Козырь в рукаве (сборник)

За полчаса до объявленной посадки к нашей милой компашке подкатил милицейский «уазик». Из него вышли три милиционера и двинулись к зданию аэровокзала. Мы одновременно с ними вошли в помещение. Наш веселый профессиональный галдеж, естественно, привлек их подозрительное внимание. Они беспокойно косились на нас, переговариваясь друг с другом. Вид у всех был озабоченный и решительный. Один из них, усатый брюнет, стоял, широко раздвинув ноги. Ловя свое отражение в зеркале (таковое висело на стене, в окружении пальм), он ядовито ухмылялся. Но в силу ли его ухмылки, выдававшей его убогую закомплексованность, в силу ли его частых внимательных взглядов, которые он бросал в зеркало, этот Нарцисс казался мне неопасным или, по крайней мере, менее опасным, чем два его напарника с хмурыми и бесцветными лицами. Те представлялись моему воображению настоящими стражами порядка, настоящими анонимными гайками в анонимной репрессивной машине.

Наконец объявили прибытие. По толпе журналистов прокатилась волна беспокойства и волнения. Все ринулись к накопителям. Но несмотря на всю ее прыть, нашу журналистскую братию опередили блюстители порядка. Я затаила дыхание. Показались первые пассажиры: немолодая пара, высокий мужчина, одетый как клерк, и молоденькая девушка. Ее лицо утопало в светлых кудряшках. Она кому-то или чему-то улыбалась. Синеглазая невинность! На девушке был белый искусственный, но, видно, дорогой полушубок и замшевые сапожки. Дальше шли двое пожилых мужчин в кожаных с меховыми воротниками куртках…

Мне казалось, что сердце выскочит у меня из груди. Когда появился Яков (я сразу узнала его: у него яркая внешность), я шепнула Кольке Скривцову. Он передал мое «вот он!» соседним журналистам, и вскоре начался самый настоящий ажиотаж. Все устремились к проходу, толкаясь и выкрикивая что-то. Но милиционеры опять-таки оказались «впереди планеты всей».

Я крикнула Якову, который был явно обеспокоен подобным шумом:

— Это я вам вчера звонила. Бойкова Ольга.

Он успел только улыбнуться. Стражи порядка подхватили его под руки и поволокли сквозь толпу.

— Не имеете права! — вопили журналисты, становящиеся все более решительными и агрессивными.

— Я не понимаю, — ошарашенно вращал глазами Яков, — не понимаю. Какое вы имеете право?

— До выяснения личности, на три часа, — буркнул один из невыразительных ментов.

— У меня есть документы, уберите руки, — закричал Яков.

— Что вы к нему прицепились?! — возмущались журналисты. — Это произвол! Витя, снимай!

Защелкали камеры. Я тоже заработала «Никоном». Толпа обезумела, она загораживала проход и расступалась только перед грудью широкоплечего высокого мента, возглавлявшего шествие, подобно ледоколу. Крик застрял у меня в горле. Я отчаянно фотографировала. Вспышки камеры стали моим воплем возмущения.

— Пра-апустите, — здоровый нахальный мент отстранял журналистов, — имеем право.

Пассажиры, ожидавшие прибытия и отбытия самолетов, превратились в зевак. Некоторые столбенели на глазах, другие принимались кричать и возмущаться: одни — бесцеремонными действиями ментов, другие — «разнузданностью» журналистов, чинящих препятствия милиции при выполнении ею своей работы.

Виктор был со мной, но что он мог сделать?

— Да почему… — вырывался Яков.

Его усадили в «уазик». Толпа журналистов, продолжая неистово скандировать и снимать, попробовала преградить путь «уазику», но он дал задний ход и выехал на дорогу.

Я готова была провалиться под землю. Напрасно Скривцов с Махориным убеждали меня, что Якова самое позднее через три часа отпустят. Я и сама это знала. Только вот что будет с документами? Я почти уверена — их передадут Груздеву, а тот — Парамонову. Неужели столько сил и нервов потрачено даром!

— Пропишем черным по белому, — ходил взад-вперед Коля, сухощавый, заросший щетиной парень, — фото будут. Менты явно действовали по указке Парамонова.

— Но документов-то не будет! — простонала я.

— Да не раскисай, Бойкова, — вступил в разговор Махорин, светловолосый здоровяк с сибирской статью, — они обязаны вернуть ему все вещи в целости-сохранности.

— Обязаны! — передразнила я его, до того была зла на себя и на весь мир. — Столько усилий — и все коню под хвост! Ничего они не отдадут, вернее, отдадут всякие побрякушки и мелочь — все, кроме документов!

— Его, наверное, в Кировское повезли, — встрепенулся Скривцов, — предлагаю всем народом ехать туда.

— И что мы там, стоячий пикет устроим? — уныло спросила я.

— Видя такое скопление журналистов… — начал Скривцов.

— Ага, — с горькой усмешкой перебила его я, — нет, ребята, все пропало. Конечно, можно статью про беспредел тиснуть и высказать, какими соображениями этот беспредел мотивирован. Вспомнить о Гулько, приплести Парамонова, но все это будет без-до-ка-за-тель-но. Нам предъявят обвинение в клевете. Не по поводу ментов этих и ареста Якова, конечно — здесь уж, как говорится, все все видели, — а по поводу аллюзий относительно Гулько и нашего губернатора.

— Ольга права, — сник Махорин, — ничего не попишешь, мы проиграли.