Козырная дама

Достаточно было небольшой детали, крохотного фактика, необъяснимого отклонения в сторону, чтобы Казанцев начинал подозрительно относиться к человеку, его словам, поступкам, другим людям, кажущимся простыми, открытыми и понятными. При этом Казанцев упрямо не желал отказываться от своих подозрений, проверял и перепроверял их, хотя в обычной жизни он к упрямцам не относился. Бывало, подозрения не оправдывались, чему Казанцев нисколько не огорчался и потерянного времени не жалел. Но бывало и наоборот, он будто открывал дверь в кладовку, а там оказывалось…

Много чего там оказывалось!

В группе Казанцева об этой черте его характера знали и относились к ней спокойно, хотя порою из-за чрезмерной подозрительности руководителя следователям приходилось делать лишнюю работу, что, впрочем, воспринималось как неизбежность, никто не роптал и не спорил. От того же Казанцева Олег Антипов и Костя Зубахин заразились уверенностью, что лишней работы в следствии не бывает, любые усилия результативны. И результат этот — полная ясность происходящего.

Давно ли Казанцев, Антипов и Зубахин курили сигарету за сигаретой и говорили о том, что в деле «ассенизаторов» ясности-то и нет, несмотря на арест почти всех членов банды, на добытые в долгие часы допросов сведения и то, что с этими арестами в городе прекратились массовые убийства хозяев квартир. Было вскрыто более пятидесяти эпизодов преступной деятельности банды. Стало известно, что Пыхова и Долгушина повесили по указанию Горелина, но точку в деле «ассенизаторов» ставить было рано.

— Почему же Горелин так боялся, что они заговорят? — скорее думал вслух, чем спрашивал Казанцев.

— А может, ты нагружаешь ситуацию смыслом, которого в ней нет? — предположил Антипов. — Думаю, на самом деле все проще, оба — и Санитар, и Жоржик — лично знали Горелина, могли указать на него. Да и о деятельности банды эти двое знали больше, чем остальные.

— Знали — не знали… Что дальше? — не согласился с Антиповым Зубахин. — Ну, всплывет еще одно, пусть даже несколько новых случаев убийств — что это меняет, если в пятидесяти эпизодах они уже раскололись. Нет, тут было что-то неизвестное другим «ассенизаторам»…

— Или кто-то, кто не фигурирует в квартирном деле, — зацепился за слова помощника Казанцев и развил мысль дальше, — но мы могли выйти на него через Пыхова или Долгушина.

— Логично, — согласился и Антипов. — Что будем делать дальше?

— То, что делали и вчера, — отрабатывать связи Пыхова, Долгушина и, самое главное, Го-релина. Чувствую, есть в них что-то такое, обо что мы споткнемся, как о бревно, валяющееся под ногами, — ответил Казанцев.

— Или хотя бы прутик, — улыбнулся Зуба-хин.

— Бревно! — с вызовом повторил Казанцев.

И как в воду глядел.

Прошло меньше недели, и троица в том же составе собралась в кабинете руководителя группы. Также курили, обсуждая вновь открывшиеся подробности.

— Сначала ты, Костя, — сказал Казанцев. — Что у тебя по Санитару?

— Во-первых, Петров. Мне показалось, что ты, Гена, рано успокоился на его счет. Что-то мне не давало покоя в этой ситуации, не верилось, чтобы начальник судмедэкспертной службы был ни к чему не причастен, в то время как у него под носом Санитар крутил с десятками трупов.

— И что Петров? — лукаво спросил Казанцев.

— А то самое, что ты и говорил, — чист, как младенец. В смысле криминала, разумеется. В остальном же к работе относится спустя рукава, пьет горькую, иногда на пару с Литвинцом. Зато по Санитару всплыло кое-что новенькое. Трупов, которые он отправлял через морг суд-медслужбы на кремацию, оказалось больше, чем их поставляли «ассенизаторы». Прощупал. Выяснилось, что с полгода назад Пыхов оформил справку о естественной смерти, формулировка все та же — острая сердечная недостаточность, на некоего Рустамова, бывшего спортсмена, каратиста, мастера спорта, крепко повязанного не просто с криминальным миром, а… — Зубахин сделал паузу, победно глядя на следователей.

— Да не тяни ты, чертяка! — не выдержал Антипов.

— Рустамов был связан с бандой Эстета! Занимался подготовкой боевиков, но в последнее время поплыл — наркотики.

Внутри Казанцева что-то зазвенело, отозвалось, словно на признание в любви. Эстет — человек-миф, летучий голландец, хозяин самой крутой группировки в городе. Одно его имя приводило в трепет, хотя в лицо в криминальном мире его не знал никто.

— У меня тоже возник один эстет, но не в качестве бандюги, а в прямом смысле этого слова — любитель прекрасного, книгочей, философ, эрудит, меценат, создавший частную балетную труппу, способную выдержать соперничество с лучшими танцорами страны.

— Мельник? — удивился Зубахин.

— Он самый. Мельник Владимир Иванович.

— А какое отношение имел к нему Горелин? — спросил Зубахин, зная, что в последние дни Антипов занимался отработкой связей расчлененного Горелина.

— Старые знакомцы. Одно время Горелин работал в строительном кооперативе Мельника, жизнь сводила их на почве жилищного строительства и в последующие годы.

— Ты полагаешь, Мельник все-таки связан с Эстетом? — спросил Зубахин.

— А ты не допускаешь, что это одно и то же лицо?