— А… — понимающе протянула я. И тут же решила воспользоваться возможностью и уточнить у «коллег по несчастью» некоторые подробности, которые вчера выяснять было как-то неудобно: — Скажите, а «через строй», это как?
— Через строй? Это позорно! — второй парень даже шваброй елозить перестал, остановился и уставился на меня. — Ты один из перваков, что у некромантов огнем палили, верно?
— Угу, — кивнула я, решив не уточнять, что я не совсем «из перваков».
— Так вроде через строй только зачинщика отправили. Тебя, что ли?
— Нет, второго, — я тяжело вздохнула и добавила: — С его опекуном.
— Ну, так ему, выходит, повезло! — утешили меня. — Двадцать розог — это не страшно. Тем более он же не за глупость какую, а за магическую дуэль. Этим даже гордиться можно, так что ничего с ним не будет. А старшему, может, и не повезет.
Загасив процесс самобичевания в зародыше, я вопросительно уставилась на парней:
— И в чем старшему не повезет?
— Так строят шестерок же, шестой курс. К мелочи у них обычно претензий нет, а к ровеснику могут и оказаться.
— И? Если кто-то сильнее ударит, это же понять можно, — удивилась я, одновременно успокаивая себя тем, что у Фредо вроде со всеми хорошие отношения. Это вам не Эззелин…
— Не! Они там все в одинаковых плащах будут и в масках. Не вычислишь, — хмыкнул самый разговорчивый из ребят. — Берут сразу весь шестой курс с той кафедры, откуда тот, кого пороть будут. Если людей не хватает, значит, берут еще целиком курс с какой-нибудь другой кафедры. Раздают всем плащи серые, до пола, чтобы даже ботинок видно не было, с капюшонами на завязках. И маски во все лицо, стремные такие, с носами загнутыми, как клювы. Потом Тарелка…
— Кто? — не поняла я.
— Тарелло, психолог наш. Не познакомился еще?
— Не-а, — помотала я головой. Мне сейчас только психолога не хватало…
— Ну, значит, позже повезет. Мимо не пронесет, даже не мечтай, — между делом ободрил меня собеседник. — Так вот Тарелка отбирает наугад нужное число и во дворе выстраивает. Поэтому никто не знает, кто где стоит, даже сам Тарелка. Но он строго следит, чтобы все лупили честно и кончики не грызли.
— Чего не грызли? — опять подвисла я.
— Кончики розог, от них самые смачные следы остаются. А если их размочалить, то уже терпимо. Но это редко бывает, если только народ считает, что наказание совсем несправедливое. Вот лет десять назад, говорят, бунт был, — все одновременно кончики жевали. И, прикинь?! Отстояли парня. Скандал до ректора устроили!.. После этого даже Устав пересмотрели, так что теперь решать, как наказывать, только деканы и завкафы могут. Даже наряды на исправительный труд только они раздают. И в карцер — только через них. А по каждому проходу через строй должен мыслескан от свидетеля-препода прилагаться, причем не картинка, а запись. Не готов дать запись из памяти, значит — нет наказания, так-то! Разговорчивый парень соскочил с перил, на которые он уселся, пока вываливал на меня все подробности, и принялся задумчиво крутить в руках палку швабры. Мыть полы ему, явно, не хотелось, а я дальше разговор не поддерживала, переваривая услышанное.
— Кстати, говорят, раз одного студента так до смерти запороли, прикинь?! — с интонацией рассказчика детских страшилок у костра, поведал нам его напарник по наряду. — Его через строй, а кто-то слабо ударил, наблюдателю не понравилось. Его снова через строй, обратно. И опять кто-то слабо ударил, только теперь другой. Так и гоняли туда-сюда…
— Да не ври! — фыркнул первый, с облегчением оставив швабру в покое. — Если слабо ударили, то идет добавочный удар и все.
— Ничего я не вру! Точно тебе говорю, мне сам…
— Спасибо, нам пора, у нас тоже наряд, — я благодарно кивнула и потянула Тимку за собой, в столовую. Первая история, с покусыванием кончиков розог, была хоть как-то более-менее правдоподобна. А вот вторая — ну точно страшилка местная. Я даже обернулась и уточнила:
— Тот запоротый парень, он потом призраком является, да?
— А ты его видел? — напрягся «сказочник», замерев со шваброй в руке.
— Нет, но слышал. Воет во дворе по ночам, — и я потащила Тимоху дальше, изо всех сил стараясь не заржать прямо там.