Козырная пешка

– Вроде, нет, – медленно ответила я, открывая бутылку. Женька тупо смотрела в центр стола. Я разлила водку, и мы выпили, не чокаясь, как на похоронах. Беседа не клеилась. За окном светлело небо. В полном молчании мы допили водку, и пошли спать. Лично я думала, что в остаток этой безумной ночи не смогу сомкнуть глаз, но, кажется, мои глаза закрылись еще до того, как я положила голову на подушку.

Пару дней мы жили спокойно. Никто не беспокоил нас визитами, звонками и таинственными посланиями. За это время мы успели успокоиться и уже не так сильно вздрагивали, когда неожиданно звонил телефон. После ночного приключения, Женька, вставшая утром на работу, дергалась, как эпилептичка, но после двух кружек кофе без сахара, обрела свое лицо и уехала на работу. Она позвонила через пару часов из салона, доложив, что с ней все в порядке, а стрижка чужих волос ее очень успокоила и она даже подумывает о кардинальной смене собственного имиджа. Вечером она заявилась с выкрашенными в морковно-красный цвет волосами, спокойная и повеселевшая.

Лично я успокаивалась хуже. Спать в свой комнате я не могла, и переехала в гостиную на диван. В моей спальне мне мерещились темные тени, слышались шорохи. Я решила, что нервы дороже, а места в доме предостаточно, и перетащила постель вниз. Агата ходила по дому смурная, со сжатыми в тонкую нить губами и периодически хваталась за сердце. На мои предложения вызвать врача, она только отмахивалась. Видимо, ее, так же как и меня, терзали смутные предчувствия, что на этом наши приключения не закончатся. Так оно и вышло.

Я проснулась утром со смутным тревожным чувством. Всю ночь мне снилась какая-то муть, как будто я рву какие-то грязные бумажки, а потом вместе с Женькой мы тащим к перилам моста завернутую в целлофан Агату, которая молча смотрит на нас немигающим взглядом. И хотя мы знаем, что она жива, мы должны сбросить ее вниз. Проснулась я в холодном поту, дыша, как загнанная лошадь. Помотав головой, я согнала с себя остатки кошмара и пошла в душ.

Вода шла чуть теплая, но это меня только взбодрило. Агата накрывала на стол. Я бегло поздоровалась, а потом меня что-то кольнуло, и я более внимательно посмотрела на нее. За эти три дня Агата постарела на десять лет. Ее глаза провалились внутрь, их окружали черные круги, а морщины, почти не бросающиеся в глаза, вдруг стали целыми оврагами.

– Ты бы полежала хоть, – хмуро сказала я. – На тебе лица нет.

– Не могу я лежать, – отмахнулась Агата. – Пыталась уже, да меня что-то просто подбрасывает. Все кажется, что в доме кто-то есть. Впервые за сорок лет спала с закрытыми окнами. Из-за духоты кошмары снились… Дернуло же меня эти пластиковые окна поставить… Ты на работу идешь?

– Иду, – кивнула я. – У нас сегодня опять «Золушка», причем для парней с военного училища. Им вообще-то можно было и «Гамлета» показать, но они почему-то потребовали «Золушку». Наверное, в жизни не хватает позитива.

– Можно подумать, у нас его в избытке, – фыркнула Агата. – Ты вон вся зеленая, даже на лицо похудела.

Я согласно кивнула и, допив чай, уехала в театр. Садиться за руль машины было почему-то совершенно обычным делом, хотя за два дня я к ней даже не подходила. День был чудесным, солнышко светило и даже не верилось, что еще недавно я с подружкой ворочала труп Эль-Нинье. По дороге я купила свежие газеты и внимательно просмотрела криминальную хронику, не нашли ли где неопознанный труп. Таких сообщений не было, точнее труп нашли, но женский, к которому мы не имели никакого отношения. Я слегка повеселела, но от щемящего предчувствия избавиться так и не смогла. Что-то на уголке подсознания трезвонило тоненьким колокольчиком.

Спектакль прошел без особого успеха. Солдатикам действительно было скучновато. Их оживила только сценка переодевания дочек мачехи, когда я носилась с платьями, а две актрисы щеголяли кружевными панталонами и пели веселенькую песенку о том, что если девушке немного за тридцать, она еще может стать женой принца, при удачном стечении обстоятельств, разумеется. Нашему театру новаторство не претило, так что от песен Верки Сердючки спектакль только выиграл. Шалаева, кстати, по причине болезни, на спектакль не явилась, так что мою мачеху играла Костюкова, которой медведь на ухо наступил. Так что коронную арию мачехи Костюкова спела из рук вон плохо, старательно попадая между нот. Но солдатики претензий не высказали, и даже тухлыми яйцами нас не закидали. Впрочем, меня особо не за что было наказывать. Свою роль я играла на автопилоте, и смогла бы процитировать роль, даже если бы меня разбудили среди ночи. А то, что я особо не старалась, так на общем фоне этого не было заметно. Я даже удостоилась букета с ближайшей клумбы.

Спектакль был дневным, так что после его окончания, у меня был вагон времени. Я не спеша, сняла грим, переоделась и, оставив машину на стоянке, отправилась прогуляться. Завернув по пути в летнее кафе, я заказала чашку чаю, пирожное и апельсиновый сок. Бездумно прихлебывая чай, я смотрела перед собой, стараясь не думать ни о чем тревожном.