Прием «амальгамы», на котором был построен весь процесс, сводился к попытке компрометировать не только бывших вождей партии, но и русские политические организации за границей (в том числе «Крестьянскую Россию» Маслова) путем приписывания им связей с контрразведками. Этот прием приобрел плачевную известность в Советском Союзе, когда во время ежовщины обвинения строились на основании связи, знакомства, родственных отношений с уже «сознавшимся» «врагом народа». Не могло быть сомнения, а если они у кого и были, секретная речь Хрущева на XX съезде окончательно их рассеяла, что все предательства, измены, отравления, вербовка в шпионы, убийства и т. д. были намотаны клубком на обвиняемых для того, чтобы перенести на них методы и практику самого Сталина.
Узурпировав власть, партия сама стала жертвой единоличного диктатора, выросшего в ее рядах, воспитанного на теории и практике ленинизма.
Небольшая деталь в допросе Раковского показывает однако, что к природной жестокости Сталина, к его состоянию, которое трудно характеризовать иначе, как мания преследования, присоединялось еще и знание о том, с чьей помощью Ленин и большевики пришли к власти.
И та страшная подозрительность Сталина, о которой говорил Хрущев на XX съезде, передавая, например, вопрос Сталина Постышеву — «Кто ты собственно такой?» — одной из своих основ имела знание им подлинной истории партии перед приходом к власти.
Мартовский процесс 1938 года был последним. Подготовленные «дела» различных «центров» Сталин уже побоялся вынести наружу. Труды Ежова, Вышинского и их сподручных типа Ваковского оказались напрасными. Остатки «ленинской гвардии» были просто перебиты в чекистских застенках, частично уже при Берия в 1939–1941 годах, заодно уничтожившего и большинство тех, кто готовил состоявшиеся и несостоявшиеся процессы.
Глава 34
Дело маршала Тухачевского
Дело маршала Тухачевского и его ближайших друзей, за которым последовало почти полное уничтожение высшего командования Красной армии, до сих пор представляется загадочным и нигде не освещено в печати документальной исторической точностью.
История Красной армии в первой половине тридцатых годов — история ее бурного численного и технического роста и бесспорного укрепления как самостоятельного фактора во внутренней политике Советского Союза.
На рубеже 20–30 годов влияние Ворошилова и окружавших его «героев гражданской войны» преимущественно из бывшей 1-ой Конной армии начало исчезать. Известно, что Ворошилов, вообще колебавшийся между правыми и Сталиным, резко выступил в начале 1930 года по вопросам темпов и методов коллективизации, когда обнаружилось брожение в армии, особенно в Северо-Кавказском военном округе в связи с жестокими массовыми выселениями, подавлениями и расстрелами крестьян и казаков на Северном Кавказе и на Кубани. Сталин сделал шаг назад, написав свою статью «Головокружение от успехов», но тем не менее с тех пор влияние Ворошилова начало заметно убывать.
В Москву вскоре был призван М. Н. Тухачевский, который после назначения заместителем наркома фактически стал во главе строительства армии.
Сталин, вероятно, мог убедиться в 1926–1927 гг., что этот, если не прямой, то косвенный его противник в 1920 году, покровительствуемый тогда Троцким, в годы ожесточенной внутрипартийной борьбы ушел в специфически военные вопросы и не проявлял себя сторонником ни Троцкого, ни «какой-либо оппозиции».
Тухачевский, как видно из его речи на XVII партсъезде, разработал смелую программу не только механизации и моторизации армии, но и создания особых крупных танковых, авиадесантных и других специальных соединений. Это было новым в то время в области военного развития (война полностью оправдала взгляды Тухачевского) и толкало значительную часть армии на путь специализации и профессионализма. Сталина это не могло не устраивать, ибо превращение большой части состава армии в профессионалов и полупрофессионалов делало ее менее зависимой от политических настроений крестьянства и рабочих. Одновременно, именно в это время начинается бурный количественный рост войск НКВД различного назначения — пограничных, внутренних и т. д.
Рост армии с 560 тысяч в эпоху Фрунзе до свыше полутора миллионов в начале 1936 года, быстрое развитие технических войск, общая модернизация армии не могли не усилить влияния и значения командного состава, особенно той его части, которая не цеплялась за устарелые методы и тактику эпохи гражданской войны. Введение воинских званий (1935) и окончательное подчинение комиссаров командирам, укрепило еще больше авторитет командиров и, в особенности, высшего командования.
Два момента особенно способствовали обострению противоречий между командным составом и политикой партии к 1936 году.