КПСС у власти

Организованных контрреволюционных сил какой-либо значимости ни в армии, ни в русском обществе 1917 года не было. И как ни странно, те, кто утверждал обратное (а это было подавляющее большинство так наз. революционной демократии), тем самым отрицали всенародность Февральской революции, единодушное признание нового строя всей страной, в том числе подавляющим большинством офицеров, до генералитета включительно. Троцкий, будучи сознательным «врагом слева» демократии и свободы был в этом вопросе реалистичнее большинства меньшевиков и эсеров. В брошюре «Что случилось?», написанной еще до московского совещания в августе 1917 года, он откровенно признавал:

«Господа генералы поспешили признать республику, в твердом расчете, что республика признает их генеральство и даже возвеличит его …»[73].

Разумеется, нельзя смешивать в одно (что, увы, постоянно до сих пор делается) — вопрос о принятии Февральской революции всем народом, включая интеллигенцию, подавляющее большинство офицерства и даже часть старого правящего слоя, с вопросом отношения к составу Временного правительства и представителям советов, соучаствовавших во власти, когда обнаружилась неспособность тех и других сколько-нибудь удовлетворительно разрешить самые насущные вопросы.

I Всероссийский съезд советов не послушал ни Церетели, ни Вайнштейна. По предложению Ф. Дана съезд принял резолюцию (внесенную Либером), где наряду с запрещением вооруженных демонстраций, без разрешения советов, почти в каждом параграфе говорится о мифических контрреволюционных силах. Вопрос о большевистском заговоре сдавался в комиссию, которая, согласно наказу, должна была выяснить не вооруженные силы большевиков, а «в какой степени и в каких формах к этому движению были причастны сомнительные и контрреволюционные элементы …»[74].

Вопрос о разоружении большевиков был снят. Съезд не решился отобрать у них оружие, им и анархистам по-прежнему все было позволено. Политическое поражение большевиков в совете 9-10 июня лишь обогатило их опытом в области подготовки вооруженного переворота. В то же время Церетели пишет:

«Если бы большинство демократии использовало надлежащим образом это поражение, то при всей мягкости принятых ею против большевиков решений, дальнейшая работа большевиков встретила бы больше, чем раньше затруднений»[75].

Революционная демократия сделала как раз обратное. Едва приняв каучуковую резолюцию о запрещении вооруженных демонстраций без согласия советов (характерный пример антиправового сознания того времени — советы могли следовательно «разрешить» вооруженную демонстрацию против Временного правительства!), видимо, испытывая угрызения совести перед обладающими «благодатью революции» большевиками, Всероссийский съезд советов по предложению тогдашних меньшевистских лидеров Дана, Богданова и Хинчука (последний, будущий советский посол в Берлине), предложил создать комиссию для проведения общей, при участии большевиков, демонстрации 18 июня. Для чего было устраивать демонстрацию за мир (в первый день наступления на фронте!) и скорейший созыв Учредительного собрания — вопросы, в которых большинство президиума съезда советов не расходилось с Временным правительством было бы совершенно непонятно, если не учесть, что в действительности это был акт, выражавший желание во что бы то ни стало примириться с «обиженными» 10 июня большевиками.

«За нами верная победа… — писал в сентябре Ленин, — при условии (выделено нами. — Н.Р.) отнюдь не прекращающихся колебаний с их (меньшевиков и эсеров. — Н.Р.) стороны»[76].

Глава 6 Июльский путч

Со времени появления Ленина в Петрограде в апреле 1917 года, вопрос о захвате власти партией большевиков все время стоял на очереди. До октября большевиками было сделано по крайней мере две попытки захватить власть путем вооруженного путча «в самой демократической стране», как называл Россию того времени … сам Ленин.

Одной из таких попыток был июльский путч в Петрограде, подготовленный и проведенный Военной организацией большевиков. Вокруг этого путча коммунистическая партия и до сих пор творит легенду, называя его «мирной вооруженной демострацией» только потому, что попытка захватить власть силой тогда не удалась. Легенда о «вооруженной мирной демонстрации», за которой скрывается факт, что это был вооруженный путч, — стала уже классической формой камуфляжа коммунистической тактики в наши дни. Она обычно дополняется «оборонительными» лозунгами о необходимости охраны «мирной демонстрации» или иного открытого выступления от «нападения» различных (почти всегда мнимых) противников — «контрреволюционеров», «империалистической агентуры», «фашистов» и т. п. Механика же перерастания «мирной демонстрации» в узурпацию власти обычно остается секретом специальных «оперативных» центров коммунистического руководства, использующих свои ударные группы в решающем месте. Июльский путч большевиков 1917 года чрезвычайно поучителен как один из первых опытов этой тактики.