Краба видная туманность

Краб, впрочем, предпочитает не вмешиваться в разговоры. В крайнем случае ограничивается ссылкой на то или иное место из своих бесчисленных сочинений, каковое относится в точности к обсуждаемой теме и охватывает данный вопрос со всех сторон, раз и навсегда его разрешая. К нему вам и стоит обратиться. Больше вы не вытянете из Краба ни слова.

* * *

Краба не впечатляют просторы Океана со всеми их акулами, тайфунами, потонувшими островами, волнами выше наших домов. Океан не внушает ему почтения. Он смотрит на него не мигая, положив руки на бедра, в вызывающей позе, и довольно сухо обращается к нему:

— Передай мне соль, древний Океан.

38

Предварительная работа была утомительна, этого Краб не скрывает, он пролил немало пота, но главное, на нее ушло много времени. Ничего опасного или по-настоящему трудного, заметьте-ка, напротив, Краб не отходил от своего стола, испытанию подвергалось единственно его терпение. Он работал быстро, следуя досконально продуманному простому и эффективному методу, который, однако, требовал большого внимания и сосредоточенности. Краб не мешкал, но работу предстояло выполнить огромную. Прежде всего, сочетать всеми возможными способами слова, скопом поставляемые словарем. Он смело взялся за эту неблагодарную задачу. Вряд ли кого удивит, что, отказавшись от всего остального, он угробил на это многие годы.

Краб брал слова одно за другим, в том порядке, в каком их предлагал алфавит, — каждое всеми возможными способами и с учетом всевозможных склонений комбинировалось со следующим, потом с идущим за ним; затем с этим последним и предыдущим; с третьим; с ним и с двумя предыдущими, с ним и только первым из них; с ним и только вторым из них; с четвертым и так далее. Краб заносил все комбинации на большие листы бумаги — каждая заполненная и пронумерованная страница приумножала громоздящуюся на ковре библию. Ему вскоре пришлось пробить потолок, потом проделать широкое отверстие в крыше.

Но в один прекрасный вечер все было закончено. Рукопись высилась, как гора. Крабу пришлось вскарабкаться на самую вершину, чтобы приступить наконец ко второй части своей работы, на сей раз весьма тонкой, не столько из-за опасности падения, сколько из-за самой природы того произведения, которое надлежало исполнить, шедевра, окончательной книги, после которой только и останется, что замолчать, и мир вступит в эпоху обретенного безмолвия, ибо что отныне можно сказать, что добавить: качая головой, человек потратит остаток своих дней на чтение и перечитывание этих страниц.

В распоряжении Краба находился баснословный материал, ведь в расплавленном виде там пребывали и все прошлые, и все грядущие книги, а наряду с книгами фигурировали также и всевозможные газеты, письма, списки, речи, беседы, инструкции к еще не изобретенным машинам, каталоги, полицейские рапорты, административные акты, не считая, конечно же, естественно порожденных его методом неизданных произведений: бессчетного числа романов, эпопей, поэм в верлибре и рифмованных, подлинных и вымышленных биографий, скандальных интимных дневников, противоречащих друг другу евангелий, энциклопедий, трактатов, столь же разношерстных, сколь и многообразных — научных, исторических, экономических, политических… Крабу оставалось только извлечь из этой горы выбранные отрывки, чтобы составить внушительное собрание своих собственных сочинений, в его авторстве которых никто не мог бы усомниться.

Но нет, его проект был и того амбициознее. Он собирался замахнуться на большее. И вот, Краб начал вымарывать из рукописи отдельные фразы, целые отрывки — обделенные смыслом или банальные, или уже где-то читанные; он вырезал налево и направо, швырял в огонь ворохи недостойных его страниц, сохраняя то здесь, то там то слово, то фразу, затем снова вымарывая, выкраивая при помощи ножниц, уничтожая кипу бумаг за кипой, дабы в конце концов сохранить в исходной рукописи лишь самое лучшее, нужную сотню страниц, блистательные извлечения из этого темного, плотного, невразумительного компендиума банальных соображений и ветвящегося бреда; само собой разумеется, именно так Краб и написал свою книгу — по правде говоря, он не верит, что можно действовать как-то иначе.

39