Иногда какой-нибудь жест, какая-нибудь поза все еще выдает его прошлое — когда он лягается или, допустим, пресмыкается. Может ему взбрести в голову и попаразитировать пару-тройку дней в кишечнике коровы. Это, однако, не столько проявление неудержимых рецидивов старинных привычек, сколько совершенно естественное желание поддержать в себе те способности и навыки, которые, может статься, еще понадобятся в будущем для того, чтобы выжить, — поди знай. Не следует придавать этому слишком большого значения.
Или еще: Краб постоянно носит на спине тяжеленное кресло, ибо нет ничего утомительнее, чем постоянно носить на спине тяжеленное кресло, и приходится время от времени присаживаться, чтобы перевести дух.
Краб всегда чреват открытиями.
Краб слеп как белка — или этот маленький зверек называется кротом?
У него волевой подбородок, неуверенный взгляд. Решать приходится ушам.
Краб идет на поводу, скитается, ему просто претит взбираться, будь то косогор или лестница, он охотнее следует наклонной плоскости. Факт остается фактом: он никогда в жизни не поднимался по лестнице и при этом каждый божий день находит у себя на пути по крайней мере одну лестницу, ведущую вниз. Итак, Краб спускается — не торопясь, не прикладывая особых усилий, в общем-то играючи: такова его манера пускаться во все тяжкие на самотек. Его то и дело обгоняют захваченные своим порывом прохожие, однако безразличие Краба служит надежным щитом от этих граничащих с энтузиазмом проявлений; он спускается в своем собственном ритме, заложив руки в карманы, по чуть ли не отвесным стенам. Его едва не задевают скрючившиеся над рулем велосипедисты, растрепанные, обезображенные скоростью. Краб невозмутимо щеголяет все тем же нерешительным видом. Мелкими шажками, без определенного пункта назначения (ибо куда податься?), он продвигается вперед потому, что туда ведет уклон.
Некогда имело место спорное событие: его рождение. С тех пор — ничего. Собственно, в таком же положении находятся и другие, но их воодушевляет надежда, они смотрят дальше, их час еще придет. Ожидание собирает полный зал. Вас наконец проводят в кабинет зловещего мага, который знает в точности, сколько дней вам осталось жить, очень мало, но вы почувствуете, как они проходят, — он изымает у вас легкое, почку, сердце, потом провожает до дверей — следующий! Краба там нет, он ничего не ждет, не ждет никого, текут часы.
Врачи, впрочем, уже считают его мертвым, считают его уже мертвым. Он вмешивается слишком редко, чтобы поколебать их убежденность, его пульс слишком капризен. Этот человек мертв, бубнят и бубнят они, он скончался как минимум три, а то и четыре года назад. Не будем преувеличивать. Краб, отрицать бессмысленно, не жив, но делать отсюда вывод, что он мертв… Краб не знает уже и сам. А вдруг, после всего-то? Он ощупывает себя, потом щиплет — трудно сказать. Не помешал бы скальпель. Он вновь опускает руки. Ничего не говорит. Ни за, ни против этого пребывающего там одновременно и весомого, и рассеянного тела. Чувственное-улетучившееся. Туманное. Сто килограммов закоснелости.
Уже наполовину обглоданные кошками, или таково только отталкивающее впечатление?
Краб врывается в лавку торговца льном.
— Четыре носовых платка и поскорее: у меня идет кровь, я потею, рыдаю и кашляю.
— Вот сюда, сударь; я лучше покажу вам наши саваны.
Это клей высшего качества, замечательный клей, без вранья, просто чудо, и к тому же он клеит все без разбора: картон и бумагу, конечно же, ну да их клеят все клеи, но к тому же еще и кожу, дерево, камень, фарфор, ткани, пластмассу, металлы, причем клеит их и в самом деле мгновенно и прочно, приклеивает раз и навсегда все, что клеится, клеит и не отпускает, клеит и держит, клеит воду, огонь, землю, клеит ветер, клеит холод, клеит ночь, клеит страх, универсальный, стойкий клей, наверняка лучший из всех возможных клеев, и он течет в жилах Краба — на что же он тогда жалуется?
Краб болен, это бросается в глаза; его столь знакомая нам голова отнюдь не походила ранее в такой степени на вертящийся табурет при фортепиано — но до чего неосмотрительно оставаться на сквозняке, когда тебя зовут Краб, а твоя соседка разучивает гаммы! Пора бы уже научиться о себе заботиться.
И все же подобное злоключение случается с ним уже не в первый раз. Крабу не привыкать. Весной, когда он слишком долго вдыхал запах сирени, обе его руки превратились в кисти сиреневых цветов. А подставив ухо журчанию ручейка, он обнаружил, что растеклись обе его ноги, намыли в прерии два расходящихся русла. Недоверчивым Краб может показать чучело головы выловленной в его левой ноге двенадцатифунтовой щуки.
Краб излишне чувствителен. Рано или поздно это его погубит.