Крабат

— Представляете, что начнется в Европе, если прекратят работу швейцарские банки? Три года хаоса — а потом появится планета Аргентина, о которой пишут в книжках с яркими обложками. Такой исход не входит в мои планы, поэтому наше сотрудничество будет продолжено. Только не тратьте золото на всякие мелочи. Никакие параболоиды и «лучи смерти» вам не нужны.

— А что нужно?

— Алюминий и высокооктановый бензин. И еще — зенитные орудия[45].

6

— Этих хватит, — рассудил Хинтерштойсер, наблюдая, как очередная железяка с шипением погружается в воду. — Нам еще нужен десяток ледовых крючьев. И ты еще про «кошки» говорил, которые с передними зубьями.

Тони Курц, отложив щипцы в сторону, взглянул с упреком. В кузнице он работал с самого утра. Андреас клялся и божился, что сразу же после завтрака придет помочь, но закрутился, завертелся, забегался… Особо виноватым, впрочем, себя не чувствовал, так как тоже был при деле. Каждому — своя забота.

Курц бросил в угол кожаный передник, долго пил воду, потом устало махнул рукой.

— Пошли, лентяй. Есть новости.

В родной Берхтесгаден заглянули не без опаски, но никто их нежданному визиту не удивился. Привыкли за последний год. Хорошо служить в часе езды от отчего дома! Курц сразу же занял кузницу, решив не откладывать самое важное до Берна, Андреас же принялся кружить по городским улицам, заглядывая ко всем ближним и дальним. И, как выяснилось, не зря.

— Я чего подумал, — начал он, хлебнув пива из тяжелой глиняной кружки. — На пятый день нас искать начнут. Или даже раньше, если начальство нос в бумаги сунет…

— Тише говори! — Тони поглядел по сторонам, нахмурился. — Уезжаем завтра же утром. Вещи сложишь вечером, зайду — лично проверю.

Расположились на летней веранде, в самом сердце большого фруктового сада. Солнце, зелень, беззаботное синее небо, пиво прямо с ледника. Рай!

— Что уедем — понятно. А потом сюда прикатят по наши души. Спросят, что да как, а главное — куда. Девались мы, в смысле.

Хинтерштойсер, с наслаждением допив пиво, приударил донышком по темной от времени столешнице.

— А мы с тобой — в Берлине!

Полюбовавшись эффектом, закурил, завив дым колечком.

— Марту помнишь? Марту Ранш из соседнего класса? Которую все наши парни того… на танцы приглашали. Она из дому сбежала — как раз вчера, перед нашим приездом. У нее в Берлине какой-то ухажер, то ли пожарный, то ли танцор из оперетты, то ли оба сразу. Смекаешь, к чему это я?

Уловив недоуменный взгляд, пояснил снисходительно:

— Мы же на свадьбу приехали, не забыл? Значит, Марта — твоя суженая. Ну, влюбился ты, бывает. Свадьбу готовили тихую, только для самых близких. Но вот беда! Сманили невесту, бежала, подлая, считай, из-под венца. Ты — за ней, а я, стало быть, за тобой. И все — в Берлин.

— Кто же такому поверит? — поразился Курц. — Я — и эта… Марта Ранш?!

Хинтерштойсер хмыкнул:

— Все поверят. То есть уже поверили. Зря я, что ли, по Берхтесгадену бегал? Знаешь, как тебе сочувствуют?

Курц отставил кружку в сторону, сжал крепкий кулак.

Разжал.

— Когда я тебя буду убивать, не спрашивай, за что. Договорились?

Дождавшись ответного кивка, полез в карман брюк, достал два измятых почтовых конверта.

— С утра таскаю. Кто-то, кажется, обещал в кузнице помочь?

х х х

Слышишь? Выгляни в окно!
Средь дождя и мрака
Я торчу давным-давно,
Мерзну, как собака.

Хинтерштойсер отложил в сторону густо исписанную страницу, взялся за следующую.

Дождь и гром. В глазах черно.
Стерва, выгляни в окно![46]

— Сам сочинил? — осведомился Курц, не отрываясь от второго письма.

Первое, уже им прочитанное, изучал Андреас.

— А ты думал! Сам, конечно! — приосанился Хинтерштойсер. — Правда, в школе мне сказали, что и у Шиллера что-то подобное было. «Дождь и гром. В глазах черно…» Хоть назад возвращайся!

Письмо прислал доктор Отто Ган, их спутник по недавней поездке в Италию. Послание было коротким и не слишком веселым. Доктор сообщал, что его долгожданная командировка в Монсегюр откладывается на неопределенный срок «сами догадайтесь почему». И к подножию Эйгера, дабы поболеть за штурмовую команду, он едва ли поспеет. Потому как «собрали — и отпускать не хотят».

— Это он про СС, — без особой нужды пояснил Андреас. — Угораздило…

Язык прикусил. В родном городе ни он, ни Тони солдатские выражения себе не позволяли. Зарок!

— …В-вступить, теперь век ботинки не отмоет. Значит, «черных» тоже мобилизуют.

Курц только кивнул — увлекся чтением. Хинтерштойсер взялся за письмо, подумал, положил на стол.

— Во всех прогнозах — одно и то же. На Эйгере — бури, дожди и сильный ветер. «К черту! Выгляни в окно! Холод сводит скулы. Месяц спрятался, темно. И фонарь задуло». Худшая погода за последние полвека, как на заказ! «Сколько я истратил сил, холод, голод, дождь сносил…» Везучие мы с тобой!

Добросовестный доктор не поленился съездить на столичную метеостанцию и лично переписать прогноз. Еще два, столь же дождливые, с ветром и бурей, ему прислали из Берна и Мюнхена.