Крабат

_{Желтый Сандал. — Учительница из Тюрингии. — Итальянцы. — Толстый Герман и его брат. — Генерал умрет на рассвете. — Чрево Огра. — Показательный рейс. — Парапон, сипон, сипон! — Ключ на старт. — Смотровая площадка. — Телеграмма.}

1

— Никакой частной школы, — сказал ей муж. — Девочка поверила, что у нее, наконец, будет дом, будет семья, а ты хочешь отправить ее в тюрьму с плюшевыми занавесками на решетках?

Женщина не желала слушать. Гертруда — не работа, не business. Ее дочь, ее кровь! И никто не смеет!..

Сдержалась, вовремя вспомнив, что этот мальчишка — ее супруг. Никак не могла привыкнуть. Иногда то, что случилось у алтаря под многоцветным витражом посольского храма, казалось ей розыгрышем, очередным ходом в непонятной игре, которую вели на многоклеточной шанхайской доске два бывших офицера разведки.

— Замуж? — без всякого удивления переспросил О'Хара. — Сходи!

Как будто бы отправил ее на концерт. О билетах позаботился другой, и теперь мальчишка, привыкший потрошить омаров пассатижами, указывает ей, как воспитывать дочь.

— Это очень хорошая закрытая школа, — как можно мягче пояснила она. — Юг Франции, самые красивые места в Европе. Туда берут далеко не всех детей…

Муж горько усмехнулся:

— Туда берут увечных, чтобы сделать их калеками на всю жизнь. Сколько раз в месяц мы сможем к ней приезжать? Два? Один? Если мы сейчас обманем Герду, она не поверит больше никому. От детей не откупаются, Ильза.

И вновь она заставила себя промолчать, чтобы одной-единственной фразой не погасить маленький бумажный фонарик, каким-то чудом все еще горящий в обступившей ее тьме. Мальчишка любит ее, любит девочку, играет с ней в Кая и Герду, не мыслит жизни без них двоих. Что еще ей надо?

— Подумай, Марек! Тебе все время придется разъезжать, мне тоже. Ты будешь в Германии, я — во Франции. Гертруде нужно место, где она сможет спокойно жить, учиться, общаться с подругами.

— Нет!

…Нет.

Она успокоилась, даже улыбнулась. Муж умел быть разным, непохожим на самого себя. Женщина присмотрелась к нему еще в Шанхае по поручению все того же О'Хары. Что ни говори, а правая рука самого «майора», скромного неприметного мистера Мото. Девятнадцать лет, германский подданный, однако не из немцев. Любит бывать в дорогих ресторанах, неплохо танцует, быстро заводит подружек и еще быстрее с ними расстается…

Храбр, неглуп, знает языки, в политике не разбирается напрочь.

Присмотрелась, заплатила разговорчивым агентам.

— Он не рука, — доложила она боссу. — Всего лишь перчатка. В Триаде этот парень не стал бы даже Красным Жезлом. В крайнем случае — Желтый Сандал, офицер для поручений. А в целом, неотесанный уличный мальчишка, которому пока везет.

Позже пришлось убедиться в собственной правоте. Мальчишка не только путал вилки за обедом, но и не слишком разбирался в том, чем женщина в постели отличается от бифштекса на ресторанной тарелке. Понемногу выучился, начал носить костюмы от хороших портных, ей даже стало с ним интересно…

И все равно — мальчишка из глухой провинции, из маленького городка с домами под красной черепицей, по счастливой случайности захвативший с собой на джазовый концерт коробочку с обручальными кольцами.

И все было бы просто и понятно, если бы не его «Нет!» Чужой голос, незнакомый тяжелый взгляд. Таким ее Марек бывал очень редко, но женщина научилась чувствовать присутствие чужака. Того, с кем спорить опасно.

— Крабат — это кто? — спросила она как-то.

— Сказочный герой, — ничуть не удивился муж. — Ты книжку прочитала?

Не книжку. Иногда Марек разговаривал во сне. Не слишком понятно, но странное (страшное!) имя она запомнила сразу.

— Крабат!.. Кра-а-абат!.

И теперь — «Нет!» Голосом из сна. Голосом Крабата.

— Хорошо, — сдалась она. — Что ты предлагаешь?

2

Первый раз маленький Отомар увидел Берлин зимой 1915 года. Мать взяла его с собой к своим очень дальним родичам, от которых в памяти не осталось даже следа. А вот город запомнился — неуютный, холодный, засыпанный мокрым снегом, с улицами-ущельями и громадой пропахшего паровозным дымом вокзала. Много позже он увидел другой Берлин — залитый летним солнцем, усыпанный желтыми осенними листьями, звенящий весенней капелью. Но так и не полюбил этот город. Всего-то и хорошего в нем — Пренцлауэр-Берг с его разноцветными конструктивистскими домами и, конечно, парки. Люстгартен, Павлиний остров, Бритцер — зеленые острова среди скучных кирпичных кварталов. А лучший из лучших — Тиргартен.

— Тебе такое нравится? — удивилась Герда. — Ты на львов погляди, Кай! В разные стороны смотрят, вот-вот убегут. Только лапы им приклеили.

Главные ворота парка не пришлись по душе девочке в первый же воскресный поход. Каждый раз, когда приходилось видеть огромную арку с мраморным фронтоном и пышной бронзовой дамой на самом верху, Герда кривила нос и поминала несчастных львов, обреченных вечно стоять на своих тумбах.