Краболов

«Хаккомару» искал кавасаки номер один, бросившую якорь, до 51° 5' северной широты. В ленивых волнах покачивались, как живые, мелкие льдинки. Иногда этот раскрошенный лед сбивался в сплошные ледяные поля и окружал пароход. От льда поднимался пар, точно от кипятка. Словно нагнетаемые электрическим вентилятором, налетали волны холодного воздуха. Все на пароходе скрипело, мокрая палуба и поручни покрылись коркой льда. Борта парохода сверкали от кристаллов инея, будто окрашенные косметическими белилами. Матросы и рыбаки бегали по палубе, потирая обеими руками щеки. Пароход оставлял за собой длинный след, похожий на тропинку на открытой равнине.

Кавасаки все не находилась.

Только около девяти часов с мостика заметили качающуюся на волнах кавасаки. Узнав об этом, инспектор обрадованно забегал по палубе. «Скоты! Наконец-то нашли! Скоты!». Сейчас же спустили моторную лодку. Но это была не та кавасаки номер один, которую искали. Это была новая, чужая кавасаки номер тридцать шесть. К ней был прикреплен буй краболова «...мару». По-видимому, краболов оставил ее здесь, чтобы, уйдя куда-то в другое место, отметить свое прежнее местопребывание.

Асагава постучал пальцем по корпусу кавасаки.

— Знатная штучка! — засмеялся он. —  Возьмем ее с собой.

И кавасаки номер тридцать шесть втащили лебедкой на палубу «Хаккомару». Покачиваясь в воздухе, она роняла на палубу потоки брызг. Глядя на подтягиваемую кавасаки, инспектор с довольным видом бормотал про себя:

— Превосходно, превосходно!

Рыбаки, разбирая невода, все это видели.

— Грабитель! Оборвалась бы цепь да ему по голове.

Инспектор прохаживался мимо рыбаков, оглядывая каждого испытующим взглядом. Потом он нетерпеливо позвал плотника.

Плотник высунулся из люка с другой стороны.

— Что такое?

Инспектор, не ожидавший его оттуда, повернулся и раздраженно крикнул:

— «Что такое!» Дурак, состругай номер! Рубанок!

Плотник не понял.

— Болван! Иди сюда.

Щуплый плотник с рубанком в руках и пилой, заткнутой за пояс, пошел вслед за рослым инспектором по палубе осторожными шажками, волоча ноги, как хромой. Цифра «три» номера «тридцать шесть» была состругана рубанком, и кавасаки стала «номер шесть».

—  Ладно, довольно. Ну, теперь полюбуйтесь - ка! — скривив рот треугольником, загоготал инспектор.

Искать пропавшую кавасаки дальше к северу было бесполезно. Задержавшись, чтобы поднять кавасаки номер тридцать шесть, краболов стал описывать плавную дугу, ложась на курс к прежней стоянке. Прояснилось, небо было чистое, точно вымытое. Вершины камчатских гор сверкали, как горы Швейцарии на открытках.

Пропавшая кавасаки не возвращалась. Рыбаки разобрали вещи, оставшиеся на опустевших полках, отыскали адреса семей, привели все в порядок, чтобы в случае надобности сейчас же можно было принять меры. Это было невеселое занятие. Закончив его, они чувствовали такую боль, как будто касались собственной раны.

В вещах пропавших рыбаков оказались письма и посылки, адресованные на имя женщин с той же фамилией, очевидно предназначенные к отправке, как только придет транспортный пароход. В вещах одного нашлось письмо, неумело нацарапанное карандашом. Оно пошло по грубым рукам рыбаков. Они читали его по складам, медленно, точно подбирая горошины, но с жадностью. Прочитав до конца, каждый встряхивал головой, точно отгоняя что-то неприятное, и передавал другому. Это было письмо от ребенка.

Один из рыбаков, рослый парень, много перевидавший в глубине Хоккайдо, всхлипнул, поднял голову от письма и хриплым голосом тихо сказал:

— Всё из-за Асагава! Если узнаем, что они погибли, мы за них отомстим.

Другой рыбак, молодой, втянув голову в плечи, добавил еще тише:

Можем же мы прикончить одного мерзавца!

— А письмо-то нехорошее... Тоска...

— Да, —  сказал первый. —  Не поостережемся —  так пропадем. Дело-то не чужое.

Рыбак, лежавший в углу с поднятыми коленями, кусая ноготь большого пальца и глядя на потолок, прислушавшись, одобрительно кивнул головой:

— Предоставьте все мне! Я тогда сам с ним разделаюсь.

Все промолчали. Промолчали, но облегченно вздохнули.

Когда «Хаккомару» вернулся на прежнее место, на третий день неожиданно подплыла пропавшая без вести кавасаки.

Как только вернувшиеся рыбаки спустились из капитанской каюты в «нужник», их сейчас же обступили плотным кольцом.

Из-за шторма они потеряли управление и стали беспомощней ребенка, схваченного за шиворот. Они вышли в море дальше всех, к тому же ветер дул прямо навстречу. Все приготовились к смерти. Рыбаков «приучили» всегда быть готовыми «с легкостью» умереть.

Но этого не случилось. Полузатопленную кавасаки на следующее утро выбросило на берег Камчатки. Рыбаков спасли русские, жившие поблизости.

Это была семья из четырех человек. Для рыбаков, изголодавшихся по семье с женщинами и детьми, в этой обстановке таилось непередаваемое очарование. Все были с ними ласковы, все о них заботились. И все же первое время им было как-то не по себе у этих чужеземцев, с непривычным цветом глаз и волос, говорящих на непонятном языке. Однако рыбаки скоро поняли, что это такие же люди, как и они сами.