Краденое солнце

– Хорошо – тогда мы будем с тобою квиты, за Веронику, – согласилась Бача. Яська внимательно смотрел на нее, не сводил глаз – то ли нравилась ему ее мужская одежда, то ли бесила – не угадаешь. Бача же глядела на него, как на objet d'art, такой он был красивый. Он нравился ей всегда безусловно – Бача знала прекрасно, что он такое, каков у него характер, но тигры и львы, например, всем нравятся – несмотря на свою опасность. Мы любим их, зная, что, если держать такого дома – в конце концов он непременно вас съест.

Яська лениво, как тигр или лев, поднялся с кровати, подошел к Баче и за плечи поднял ее со стула. Посмотрел в глаза:

– У тебя вообще есть здесь женская одежда?

– Нет. Но есть – деньги.

– Играла?

– Играла. И, вроде бы, выиграла.

– Ненавижу тебя, Базилис Оскура, – Яська отбросил разделявший их стул и наконец-то поцеловал ее.

Они провели эту ночь – в кровати под пыльным пологом, и полная луна светила в стрельчатых витражных окнах – кроваво-красным. Хозяин дома не потревожил своих гостей, упивался, наверное, отцовской любовью, только Михель вкатил в комнату под вечер нежданный подарок – платье тревожного сиреневого оттенка, с бледно-бирюзовыми кружевами. Михель не знал, к чему такой подарок – только пожал плечами в обычной своей расслабленной манере.

Бача смотрела на спящего Яську – наконец-то он снова был ее. Надолго ли? Бача знала, что хорошее не задерживается в ее жизни надолго. Яська и во сне то обнимал ее, то сплетал ее пальцы со своими, словно боялся, что Бачу могут у него отнять. «Не сомневайтесь, ваш пан Сташевский вас любит…» Любит-то любит, но какую цену придется за это отдать? Все время, что были они женаты, Баче казалось, что она что-то украла, взяла чужое. Такое же чувство пронес, наверное, и отец ее, Джиро Оскура, через весь свой счастливый брак. Дракон в русинской легенде похитил солнце, и случилась вечная ночь. Так и Бача случайно позарилась на блистательного пана, мамино солнышко, не удержалась, украла – и вечная ночь опустилась отныне на ее жизнь, и прежде не игравшую огнями.

Бача отбросила от себя мрачные мысли и зарылась носом в Яськины волосы, упоительно пахнущие белой амброй. «Делай что хочешь – и будь что будет».

Господа Левенвольде

Бача проснулась – часы на камине показывали полдень. Яськи рядом не было. Бача встала с постели, сполоснула лицо водой из кувшина – кто-то поставил этот кувшин за шпалеру, утром, наверное, пока она спала. Платье на манекене в свете дня смотрелось до неприличия роскошно, и Бача понадеялось, что это все-таки женское платье, Диглер не отдал ей свое. С него бы сталось. Рассмеявшись этой мысли, Бача облачилась в привычное мужское и спустилась вниз, в столовую. Царивший в столовой веселенький Михель мгновенно накрыл на стол и даже извлек откуда-то дышащий паром кофейник.

– Михель, а где… – Бача запнулась, – господин Сташевский?

– Ушел, – отвечал Михель, одновременно извиняясь и насмехаясь, – Он оставил для вас записку.

Бача развернула листок, исписанный знакомыми буковками – круглыми и мелкими, как муравьиные яйца. «Базилис, прости мне мое внезапное бегство. Но это унизительно – путешествовать за счет женщины. Ты довольно уже сделала для меня, и мне стоит хотя бы позаботиться о том, чтобы нам было на что нанять карету до Шклова. К ночи я раздобуду денег, и утром мы с тобою покинем этот город. Постараюсь вернуться к ночи. Не злись и пожелай мне удачи. Твой И.» «И» – потому что при крещении Яська назван был Иоганном.

– Он не сказал, куда отправился? – спросила Бача у Михеля, и тот завел глаза, вспоминая.

– Герр Сташевский планировал рейд – сперва к Коржику, затем к Дюпо, если не выпрут в его-то скромном жюстикоре, но с его лицом и манерами, думаю, ему не будет отказа… Потом к Пуссенам.

– Идиот, – вздохнула Бача. Она не проверяла оставленный в комнате кошелек, но уже догадалась – ничего в нем не окажется, Яське же нужно было как-то делать свои ставки.

– Я для вас собачку привел, – напомнил Михель, – черную, как просила ваша милость.

– И где она?

– В людской привязана, ножки у стола грызет. Я ей палочку предлагал – так не хочет, а ножки еще как хочет.

– Приведешь ее ко мне в комнату попозже, – сказала Бача, и Михель кивнул с любопытным видом, не смея спросить, зачем.

– Еще дама к вам пожаловала, в приемной сидит, – вспомнил Михель с неестественным оживлением, – Правда, она сказала, что пришла к Нордхофену, но для нее-то Нордхофен – это, кажется, ваша милость.

– Что же ты молчал?

– Так вы изволили почивать, а герр Сташевский убежал…

Бача отставила чашку и направилась в приемную. Она знала, кого там найдет – Вероника фон дер Плау сидела на гобеленовом диванчике, смиренно сложивши ручки. Лицо у нее при этом было румяное, но весьма и весьма постное.

– Здравствуйте, фройляйн Вероника, – Бача, в мужской своей роли, поклонилась, но ручек уже целовать не стала, – Что привело меня к вам? Кажется, наши с вами дела все в прошлом.