Краденый город

Шурка хотел возразить. Рассказать. Захохотать ей в лицо. Мурочка, как же! Он совершенно точно видел тогда в окне машины мальчишку – конопатого и с тонкой шеей. Но вовремя проглотил слова. А остальное – про голубую фуражку и женщину-голубя – как объяснить?

К счастью, Таня была слишком горда победой и не заметила заминки.

– Притворяйся сколько влезет, но правда вскрылась. Это у нее ты украл. У Мурочки. И живет она, – прочитала Таня на голубой ленточке, – на улице Миллионной. Теперь я знаю все.

– Что ты знаешь, Таня?

Все трое обернулись на дверь.

Тетя Вера поставила бидончик на пол. Скинула потемневшие мокрые туфли. Одним взглядом, как пастух овец, обвела комнату: что на сей раз?

Вроде бы ничего не разбито. Но лица детей тете Вере не понравились, между бровями у нее появилась морщинка.

Она перенесла бидончик на стол. Расставила тарелки. Стала переливать из бидончика в тарелки серую жидковатую кашу. Получились четыре лужицы. Сквозь них просвечивало дно.

– Руки мойте – и к столу.

Таня поспешно выскочила. Шурка – как-то слишком быстро – за ней.

– Бобка, ты что, плакал?

– Нет, – соврал Бобка.

Тетя Вера почему-то не стала выяснять дальше, а просто села, сгорбила спину и подперла голову рукой, как будто голова была ужасно тяжелая, ее так и клонило.

Бобка усаживал мишку.

– Садись уже, Бобка, – усталым голосом позвала тетя Вера.

Она даже не заметила, что Бобка не вымыл руки.

Таня и Шурка вернулись, с грохотом отодвинули стулья. Бобка вскарабкался на стул, сунул в тарелку палец, облизнул. Взял ложку. И первым делом испачкал мишке рот кашей: покормил.

Тетя Вера только устало посмотрела и снова подперла голову рукой.

Что-то она не одергивает Бобку, подумала Таня, раньше мишку бы даже за стол не пустили. И это Тане почему-то не понравилось.

– А что, хлеба нет? – удивился Шурка.

– Нет.

Видно, у тети Веры из-за госпиталя совсем не было времени ходить по магазинам и готовить. Еду она теперь приносила из столовой в бидоне или в баночках.

– Если они этим докторов и раненых кормят, то так у них никто не поправится, – проворчал Шурка, загребая ложкой.

Таня подняла голову: Бобка напротив нее так стучал ложкой, словно надеялся соскрести со дна еще хоть каплю каши. Что-то он больше не ноет – ни про варенье, ни про соль, подумала Таня, и это открытие ее тоже не обрадовало.

– Бобка! – окликнула Таня.

Стук прекратился. Но Бобка посмотрел не на Таню, а в Шуркину тарелку (та ответила чисто вылизанным донцем), потом в Танину и только потом – на сестру:

– Танечка, ты что – не хочешь больше?

Тетя Вера внезапно опустила свою тарелку на пол:

– Бублик!

Она еще не договорила, а тот уже чавкал, облизывая кашу со своих коротеньких собачьих усов.

– Я что-то не голодна, – объяснила тетя Вера, увидев Танин взгляд.

Таня в ответ лишь пожала плечами и наклонилась над тарелкой.

Тетя Вера вдруг заметила и Танино красное ухо, и длинную царапину у Шурки на щеке.

– Вы что, подрались? Опять?

– Нет, – ответила Таня.

– Шурка, – приказала тетя Вера, – а ну выкладывай.

Таня повернула к нему лицо и одними губами презрительно сложила:

– Гитлер. Ябеда. Вор.

Шурка выскочил из-за стола, скатерть хлестнула его по ногам шелковой бахромой.

– Куда? – рассердилась тетя Вера. – Шурка, стой!

Шурка схватил сетку. Натянул кепку. Сунул одну ногу в ботинок, надел другой.

– Да в магазин, за хлебом!

– Сядь, – кивнула подбородком на стул тетя Вера. – Объясните мне все-таки, что тут происходит?

– Да ничего не происходит! – Шурка трепыхался, влезая в рукава куртки. – Что же это мы без хлеба сидим?

Он сдернул с вешалки ошейник с поводком. Ну а Бублика дважды приглашать не требовалось.

Глава 23

– Бублик, сидеть! – велел Шурка.

Бублик послушно подогнул зад, но передними лапами словно танцевал чечетку. Вытянул шею, высматривая Шурку внутри магазина. И кинулся навстречу, как будто Шурка отсутствовал вечность, а не десять секунд.

Шурка немного удивился, что в ближайшей булочной хлеба не оказалось.

Не было его и в соседней.

– Ну дайте тогда кирпичик, – сказал он продавщице в белом колпаке.

Но не оказалось и кирпичика.

– Ну ладно, сайки возьму… И саек нет?! Ну хоть калач тогда дайте.

И калачей, однако, не было.

– А хала?

Продавщица покачала головой.

В булочной на канале Грибоедова тоже было пусто.

Да что за невезение такое! Вот вдруг прямо сейчас вообще никакого хлеба! Пришлось бежать в самую дальнюю булочную.

– А что есть? – крикнул он продавцу.

Тот отнял газету – показал усатое старенькое лицо.

– Побыстрее, пожалуйста! – не выдержал Шурка.

Продавец сбросил на грудь очки – они повисли на шнурке. Отложил газету.

– Пряники остались. Бери пряники, мальчик, – подсказал он. И взял большой совок. – Последние. Бери все. Советую. Мама тебя похвалит.

И тотчас выхватил деньги и хлебные карточки. Видно, ему не терпится снова засесть за прилавок с вечерней газетой и уже не отвлекаться, сердито подумал Шурка.

– А-а-а… Э-э-э…

Он хотел сказать: эй, отдайте деньги и карточки!

Продавец ткнул ему в руки коричневый кулек. Пустые полки скалились.

– Я…

Но продавец ушел в подсобку, на ходу сдирая белые нарукавники. Продавать все равно было уже нечего.