Краденый город

– Зарой его получше, – посоветовал Шурка.

– Не учи ученую.

Таня навалила сверху половик. Теперь на кровати громоздилась гора. Никто бы не догадался, что под ней, в пещере, спрятан тощий облезлый пес.

Дверь Таня заперла.

День выдался золотисто-розовый. Снег был уже не серый, а хороший – пушистый, молодой, и шагать было легче.

– Полная, говоришь, калоша? – все повторяла Таня.

Бобка подтвердил. Как герою дня, ему позволили взять мишку с собой.

– Точно не выдумываешь? – опять переспросил Шурка.

Ответила Таня:

– Точно! Я помню, он меня за солью услал. А сам – в калошу. Вот молодец! – ликовала она. – Какой умный!

Бобка расцвел.

– А я еще: Таня, и варенья!

– Да! Вот хитрец!

– А я еще: Таня, а теперь какао! – радовался Бобка.

– И какао! – наконец поверил и Шурка.

Каша тогда была не то что нынешняя. Она была густая. Таня даже зажмурилась, предвкушая. Ну и что, что каша засохла. Во-первых, ее можно размочить. А во-вторых, можно расколоть на кусочки и есть как сухарики. С вареньем-то и какао.

Болтать быстро перестали – берегли силы, только посматривали по сторонам. Искалеченные дома делали вид, что им не больно. Деревья опушились инеем. Он оставался нетронутым: птиц давно не видели. Не было в городе птиц. Улицы застилало ровное снежное поле – ни тротуара, ни мостовой. Только протоптанная посредине тропинка. Прохожие брели молча и не смотрели по сторонам. Бобка старался ступать в Танины следы, Шурка – в Бобкины.

Вскоре показался их прежний дом. Он был не так страшен, как помнилось. Вырванный кусок стены заделали фанерой. Снег на карнизах, на зубьях кирпичей придавал дому умиротворенный вид. Протоптанная тропинка вела к парадной. Значит, здесь жили.

– Тань, а если они уже нашли калошу? – забеспокоился Шурка.

– Ее можно найти только если знаешь, что там калоша. Никто не станет специально искать под кроватями калоши с кашей, – бормотала сестра.

Запыхиваясь, они поднимались по лестнице – она почти не пострадала. Таня толкала Бобку перед собой. Пару раз он выронил мишку. Но поднялись все-таки довольно быстро.

В приоткрытую дверь квартиры намело инея. Коридор был полон морозного света.

– Это была не бомба, – сказал Шурка. – Мы думали – бомба, потому что не разбирались. Теперь ясно видно – снаряд.

Сквозь дыру виднелся флигель соседнего дома. Вместо потолка было небо. Комната оказалась совершенно пуста. Калоши не было. Потому что и кровати не было.

У Тани задрожали губы. У Бобки задрожали губы.

– Но мы попытались, – сказал Шурка. И тоже заплакал.

– Давайте сахар съедим. А то обратно не дойдем.

Уселись прямо на пол. Казалось, сели на ледяную плиту. Таня развернула узелок. Захрустели сахаром.

Шурка почувствовал, что больше не расстраивается из-за исчезнувшей калоши. Совсем. Чудеса!

– Я бы килограмм сахара мог съесть! – сообщил он.

– А я бы его полила маслом, перемешала и съела бы ложкой.

– Таня, неужели я не хотел есть кашу? – не мог поверить Бобка. – Я знаешь что думаю? Я на самом деле ее съел! Просто забыл.

– Ничего, Бобка. Забыл и забыл, – великодушно согласилась Таня.

– Тань, пошли завтра в школу.

Сестра ощетинилась:

– Нет.

– Да ладно тебе… А обед?

– А мы еще что-нибудь сменяем.

– А почему у дворничихи есть сахар, а у нас нет? – подал голос Бобка и перекатил тающий кусок за другую щеку.

– Тань, ну нельзя менять до бесконечности.

Молчание. Только чмокал Бобка: он сахар не грыз, а рассасывал, чтобы хватило на дольше.

Сверху посыпалась искристая снежная пудра. Упало несколько хлопьев. Ветер пролетел по коридору.

– Тихо.

В открытую дверь слышались шаги на лестнице. Медленные. Шаг. Тишина. Шаг. Тишина. Шаг. Шаг. Шаг. Кто-то прошел по площадке. И опять тишина. Наверно, человек изучал фамилии жильцов. Притом что дверь стоит нараспашку.

– Нет здесь никого, – пробормотал голос. И без надежды позвал: – Есть тут кто?

– Есть! Есть! – крикнула Таня.

Поднялась. Помогла встать Бобке.

– Кто?

– Есть. Мы.

На площадке стояла девушка в меховой куртке. Через плечо у нее была перекинута на ремне сумка, в руках она держала посылочный ящик.

– Вы здесь живете? Квартира тридцать четыре?

И тут увидела небо вместо потолка. Голубовато-золотистое, как бывает в хороший зимний день.

– Квартира тридцать четыре, – подтвердила Таня. – А вам кого?

– Вы здесь не живете, – отрезала почтальон. – Не стыдно тебе врать, девочка? Играть здесь нельзя. Не видите, что ли, – аварийный объект. А ну уходите.

Но Шурка уже узнал ящик.

– Прокофьева! Вера! Прокофьева! – завопил он от испуга, что девушка сейчас уйдет.

Таня и Бобка смотрели на него ошалело. У Бобки замер за щекой тающий кусок, он шумно проглотил слюну.

Надпись на ящике была жирно перечеркнута красным крест-накрест. А в кривоватом овале, решительно отчеркнутом тем же карандашом, значились фамилия и имя тети Веры.

– Прокофьева Вера отправляла!

Почтальон сомневалась. Но посылка оттягивала ей руки. И не хотелось думать, что тащилась по лестнице зря.

– С Главпочтамта! – довершил Шурка.

И лицо ее смягчилось.

– Ладно. Похоже, не врешь. Адресат выбыл, – официально сообщила она. – А играть здесь нельзя.

И бухнула ящик на пол.

– Красноярский край? – нахмурила брови Таня.