Краем глаза

— Нет, про «пришить».

Неслышно подошел официант. Поднос с тремя стаканами мартини словно плыл перед ним по воздуху. Сначала обслужил даму, потом — гостя, третьим — хозяина.

— О соучастии в преступлении можете не волноваться, — сказал Том после ухода официанта. — Если мне придется завалить Каина, чтобы не дать ему причинить вред другому человеку, я это сделаю без малейшего промедления. Но в ином случае не стану брать на себя обязанности присяжных и судьи.

Кэтлин двинула Нолли локтем.

— Завалить. Это великолепно. Нолли поднял стакан:

— За восстановление справедливости любыми способами. Кэтлин пригубила мартини.

— М-м-м… холодное, как сердце киллера, и бодрящее, как новенькая сотенная из бумажника дьявола.

Тут уж поднялись обе брови Тома.

— Она читает слишком много детективных романов, — пояснил Нолли. — А в последнее время поговаривает о том, что сама хочет писать.

— Готова спорить, что не только напишу, но и продам, — вставила Кэтлин. — Возможно, писатель из меня получится не такой хороший, как дантист, но уж получше многих из тех, кого мне довелось читать.

— У меня такое ощущение, — улыбнулся Том, — что в любом деле вы добьетесь не меньшего успеха, чем в стоматологии.

— В этом можно не сомневаться, — согласился Нолли, сверкнув великолепной улыбкой.

— Том, — Кэтлин обратилась к Ванадию, — я знаю, почему вы стали копом. Сиротский приют Святого Ансельмо… убийство детей.

Он кивнул.

— После этого я стал сомневающимся Фомой.

— Вы задались вопросом, почему бог позволяет невинным страдать, — уточнил Нолли.

— Я усомнился в себе больше, чем в боге, хотя и в нем тоже. Кровь этих мальчиков пролилась и на мои руки. Мне полагалось их защищать, а я не справился.

— Но тогда вы были слишком молоды, чтобы руководить приютом.

— Мне было двадцать три. В приюте Святого Ансельмо я занимал должность воспитателя на одном из этажей. Том самом, на который проник убийца. И тогда… я решил, что смогу лучше защищать невинных, если стану копом. Закон давал мне в этом больше возможностей, чем вера.

— Я без труда вижу вас полицейским. Все эти «пришить», «завалить» так и слетают с вашего языка. Но требуется приложить некое усилие, чтобы вспомнить, что вы еще и священник.

— Был священником, — поправил ее Ванадий. — Может, еще и буду. По моей просьбе меня освободили от данных мной обетов и возложенных на меня обязанностей на двадцать семь лет. С того дня, как этих детей убили.

— Но что заставило вас выбрать эту жизнь? Получается, что в семинарию вы поступили еще подростком.

— В четырнадцать лет. Если человек приходит к богу в столь молодом возрасте, за этим обычно стоит влияние семьи, но в моем случае мне пришлось уговаривать родителей.

Он смотрел на клубящийся туман, полностью скрывший бухту. Словно все призраки матросов, ушедших в море и не вернувшихся назад, сгрудились у окна, безглазые, но всевидящие.

— Даже маленьким мальчиком я воспринимал окружающий мир иначе, чем другие люди. И не потому, что был умнее. Ай-кью[69] у меня, возможно, чуть выше среднего, но хвалиться особо нечем. Дважды завалил географию, один раз — историю. Никому не спутать меня с Эйнштейном. Просто я чувствовал… сложность и загадочность, недоступные другим, многослойную красоту, причем каждый новый слой открывался в возрастающем великолепии. Не могу все это объяснить, не показавшись вам святым чудаком, но даже мальчиком я хотел служить богу, который создал это чудо, каким бы он ни был странным и недоступным пониманию.

Кэтлин не доводилось слышать, чтобы религиозное призвание описывали столь необычно. Ее удивляло, что священник характеризует бога словом «странный».

Отворачиваясь от окна, Том перехватил ее взгляд. Его дымчато-серые глаза заледенели, словно призраки тумана проникли в них сквозь окно. Но тут же пламя свечи качнуло ветерком, мягкий свет растопил лед в его взгляде, она вновь увидела тепло и прекрасную печаль, которые так тронули ее.

— У меня не столь философский склад ума, как у Кэтлин, — сказал Нолли, — поэтому меня больше интересует, где вы научились всем этим штучкам с четвертаком. Как вышло, что вы не только священник и коп, но еще и фокусник?

— Видите ли, был такой фокусник…

Том указал на свой стакан с остатками мартини. На ободке (как — непонятно?) лежала монета.

— …который называл себя Король Обадья, Фараон страны Фантазии. Он ездил по всей стране, выступая в ночных клубах…

Том смахнул четвертак со стакана, зажал в правом кулаке, тут же разжал пальцы: монета исчезла.

— И везде между выступлениями устраивал бесплатные представления — в домах престарелых, школах для глухих…

Кэтлин и Нолли смотрели на сжатые пальцы левой руки, хотя, по их разумению, монета никак не могла перекочевать из одного кулака в другой.

— Когда наш добрый Фараон приезжал в Сан-Франциско, а такое случалось несколько раз в году, он всегда заглядывал в приют Святого Ансельмо, чтобы поразвлечь мальчиков.

Вместо того чтобы разжать левую руку, Том правой поднял стакан с мартини. На скатерти заблестела лежавшая под ним монета.

— Вот я и упросил его научить меня нескольким самым простым фокусам.