Краем глаза

Конечно, Ангел могла сама включить говорящую книгу. Или, пусть куклы и остались внизу, пока он отсутствовал, она решила поболтать с мисс Пикси и мисс Велвитой. Для других кукол у нее были свои голоса, в том числе и для той, что сидела на стеганом чехле для чайника. Ее Ангел назвала Смелли.

За свои три года Барти не встречал человека с более живым воображением, чем у Ангел. Он собирался жениться на ней лет через двадцать.

Даже вундеркинды не шли под венец в три года.

А пока, до того, как возникла бы необходимость готовиться к-свадьбе, у них было время, чтобы выпить апельсиновую газировку и рутбир и послушать «Доктора Джекила и мистера Хайда».

Барти поднялся на верхнюю ступеньку и проследовал в свою комнату.

* * *

После двух лет реабилитации Тому объявили, что здоровье его восстановилось полностью, сочтя случившееся чудом науки и силы воли. Но в тот момент у него сложилось ощущение, что лишь клей, веревочки и скотч не позволяют телу развалиться на отдельные части. Работая руками, выбрасывая вперед ноги, он ощущал каждый из восьми проведенных в коме месяцев и атрофировавшимися, но потом восстановленными массажем и лечебной гимнастикой мышцами, и обедненными кальцием, но потом обогащенными этим элементом костями.

Он бежал, жадно хватая ртом воздух, шаги его, гулко отдающиеся от бетонного тротуара, распугивали птиц и кошек. Визжали тормоза, когда он на перекрестках перебегал мостовую, не глядя по сторонам, не обращая ни малейшего внимания на легковушки, грузовики и носорогов.

Иной раз мысленным взором Том видел, что бежит он не по улицам Брайт-Бич, а по коридору общежития, где он служил воспитателем. Его отбрасывало в прошлое, в ту ужасную ночь. Он пробуждается от какого-то звука. Сдавленного крика. Думая, что голос этот ему снится, он тем не менее выбирается из кровати, берет фонарь и идет смотреть, все ли спокойно в комнатах, где спят вверенные ему мальчики. Слабенькие лампы едва разгоняют мрак в коридоре. В комнатах темно, двери, согласно инструкции, приоткрыты, чтобы при пожаре не пришлось мучиться с тугим замком. Он прислушивается. Тишина. Заходит в первую комнату… и попадает в ад на земле. Два маленьких мальчика, живущие в одной комнате, конечно же, ничего не могут противопоставить взрослому мужчине, силы которого многократно увеличило безумие. Луч фонаря открывает мертвые глаза, перекошенные лица, кровь. Другая комната — прыгающее пятно фонаря тоже фиксирует страшную смерть. Вновь коридор, движение в тенях. Фонарь выхватывает из темноты Джозефа Креппа, скромного, тихого, принятого на работу в Сан-Ансельмо шесть месяцев тому назад, с блестящими рекомендациями. Джозеф Крепп, улыбаясь, стоит в коридоре, с ожерелья из «сувениров» на пол капает кровь.

В настоящем, через много лет после казни Джозефа Креппа, в полуквартале от себя, Том уже видел дом Липскомбов. За ним жили Лампионы.

Еще одна кошка метнулась в сторону. Кошки, вечные спутницы ведьм. Хороший это знак или плохой?

Вперед, вперед. К дому Леди-Пирожницы. На поле боя.

— Наоми, ты здесь? — вновь прошептал Младший, вглядываясь в окна души девочки.

Она не ответила ему, но ее молчание убедило его в собственной правоте, как убедило бы и признание, да и отказ тоже. Ее дикие глаза все открыли ему, ее дрожащий рот. Наоми вернулась, а в определенном смысле и Серафима, потому что девочка эта — плоть от плоти Серафимы, рожденная из ее смерти.

Младшему это польстило, действительно польстило. Женщины никогда не могли насытиться им. Так уж повелось. Никогда не отпускали его добровольно. Хотели его, обожали, обожествляли. Продолжали звонить и приходить после того, как он ясно давал им понять, что все кончено, продолжали слать ему письма и подарки. Так что Младшего не удивляло, что женщины могли вернуться к нему из мира мертвых, не удивляло, что женщины, которых он убил, попытались и успешно нашли дорогу к нему из потустороннего мира, пришли без злобы, без желания отомстить, лишь снедаемые страстью, чтобы снова быть с ним, чтобы обнять его и утолить его желания. Вот оно, еще одно свидетельство его неотразимости, его желанности, да только не испытывал он больше романтических чувств ни к Наоми, ни к Серафиме. Они принадлежали прошлому, а прошлое он ненавидел и точно знал, что никогда не сможет жить в будущем, если они не оставят его в покое.

Он приставил глушитель ко лбу девочки со словами:

— Наоми, Серафима, вы были прекрасными любовницами, но давайте смотреть правде в глаза. Вместе нам больше не жить.

— Эй, кто здесь? — спросил слепой мальчик, о котором Младший уже успел забыть.

Он отвернулся от перепуганной девочки и посмотрел на мальчика, который стоял в нескольких шагах от порога, держа в каждой руке по банке с газировкой. Искусственные глаза очень походили на настоящие, но в них Младший не увидел того всезнания, которым так встревожил его взгляд девочки.

Младший наставил пистолет на мальчика.

— Саймон говорит, что тебя зовут Бартоломью.

— Какой Саймон?

— Ты не кажешься мне угрозой, слепой мальчик. Барти не ответил.

— Тебя зовут Бартоломью?

— Да.