Краем глаза

Найдя новую могилу, примерно в том месте, где и рассчитывал ее найти, Младший удивился, обнаружив, что на ней уже установлено надгробие из черного гранита, а не простая металлическая табличка с именем усопшего. Простое надгробие, не поражающее ни размерами, ни дизайном. Тем не менее изготовители памятников обычно на недели отставали от могильщиков, потому что камни, с которыми они работали, требовали больше труда, да и спешки с ними не было никакой, в отличие от хладных трупов, которые лежали под надгробиями.

Младший предположил, что умершая девушка происходила из достаточно важной в негритянской среде семьи, отсюда и спешка с памятником. Ванадий, по его словам, был другом семьи. Следовательно, отец семейства скорее всего полицейский.

Младший приблизился к надгробию сзади, обошел его, направил фонарь на выбитые на камне факты: …любимой дочери и сестре… Серафиме Этионеме Уайт. Потрясенный, он погасил фонарь.

Почувствовал, что его изобличили, выставили напоказ, поймали.

В холодной тьме воздух с шумом вырывался изо рта, замерзая под лунным светом. Частота вздохов наглядно доказывала его вину любому свидетелю, который в этот момент оказался бы рядом.

Разумеется, эту девушку он не убивал. Она погибла в дорожно-транспортном происшествии. Так ведь сказал Ванадий?

* * *

Десятью месяцами раньше, после операции на сухожилии, вызванной травмой ноги, Серафиму направили в диспансер лечебной физкультуры, в котором работал Младший. Ей назначили три занятия в неделю.

Поначалу, когда Младшему сказали, что его пациенткой будет негритянка, ему очень не хотелось с ней заниматься. Программа реабилитации требовала не только специальных упражнений по восстановлению подвижности, но и массажа, что ему особенно не нравилось.

В принципе он не имел ничего против мужчин или женщин с другим цветом кожи. Живи и давай жить другим. Одна земля, одни люди. И все такое.

С другой стороны, человек обязан во что-то верить. Младший не засорял голову суеверной ерундой, не считал необходимым ограничивать себя взглядами буржуазного общества или его чопорными представлениями о том, что есть хорошо, а что плохо, где добро, а где зло. А верил он (собственно, только в это он и верил) исключительно в Каина Младшего, и вот тут вера его по истовости не знала равных. Себя он чтил как самого главного святого. Как доходчиво объяснял Цезарь Зедд, если человеку хватало ума отбросить все ложные верования и запрещения, которые дурили голову человечеству, если он приходил к единственно правильному выводу, что верить можно только в себя, тогда он обретал возможность доверять собственным инстинктам, ибо они освобождались от тлетворного влияния общества, и мог не сомневаться в том, что успех и счастье будут ему гарантированы, при условии, что он во всем будет следовать этим основополагающим чувствам.

Инстинктивно он знал, что не должен делать массаж неграм. Чувствовал, что этот контакт каким-то образом запачкает его, физически или морально.

Но просто так отказаться от черной пациентки он не мог. В июле предыдущего года президент Линдон Джонсон, поддержанный и демократической, и республиканской партиями, подписал «Закон о гражданских правах 1964 года», так что верящим в собственное превосходство стало опасно выражать свои взгляды, которые теперь могли истолковать как расовые предрассудки. Его могли и уволить.

К счастью, буквально перед тем, как заявить о своих истинных чувствах начальнику и рискнуть оказаться на улице, Младший увидел будущую пациентку. В пятнадцать лет Серафима была ослепительна красива, пожалуй, завораживала взор так же, как Наоми, и инстинкт подсказал Младшему, что шанс запачкаться от контакта с ней физически или морально ничтожно мал.

Как и на всех женщин, достигших половой зрелости и еще не задумывающихся о вечном, Младший произвел на нее впечатление. Она ничего такого ему не говорила, во всяком случае, словами, но он знал, что ее влечет к нему, по брошенным на него взглядам, по тону, которым она произносила его имя. За три недели, которые занял курс лечебной физкультуры, Серафима бессчетное число раз демонстрировала маленькие, но вполне убедительные доказательства горящего в ней сексуального желания.

На последнем занятии Младший узнал от девушки, что в этот вечер она останется дома одна: родители собрались куда-то отъехать. Она сказала об этом ненароком, как бы между прочим, но Младший превращался в ищейку, когда речь заходила о соблазнении, и унюхивал даже самый слабый запах готовности отдаться.

Позднее, когда он появился у ее двери, она изобразила изумление и тревогу.