Край

– Посидишь за компанию, расскажешь новости с научного фронта, ты ж вроде в институте обитаешь?

– Мужики, мне вправду идти надо!

– Не спеши, успеешь, – Анатолий почесал бороду громадной пятерней. – Последнее предупреждение, а то можем и обидеться!

– Мне взаправду нужно домой, – сказал Тальберг.

Под недовольное ворчанье он направился к первому подъезду. Он шел вдоль дома и наблюдал, как грузчики, одного из которых, по-видимому, звали Клещом, а второго – Пеплом, через откинутый борт спускают с кузова серебристый холодильник с огромным мотором-компрессором, завязанным тряпкой, чтобы не болтался.

– Аккуратно, еще аккуратней, – командовал стоявший наверху, пока его товарищ в кепке-пирожке с большими раскрасневшимися ушами принимал груз внизу.

Ввиду худобы, принимающий испытывал трудности с удержанием на весу тяжестей. К тому же у холодильника постоянно открывалась дверца.

– Уронишь – прибью, – предупредил напарник. – За бой сам расплачиваться будешь.

– Если такой умный, иди и внизу стой.

– Пепел, не зли меня! Я слезу, ты уползешь!

Когда Тальберг проходил между грузовиком и домом, его окликнули:

– Димка! Ты?!

Пахнуло полузабытым студенческим прошлым. Тальберг узнал голос, не оборачиваясь.

– Точно! Димка! – невысокий лысеющий мужчина приветственно расставил руки.

Платон Талаев стоял прямо, словно аршин проглотил, и смотрел кристально голубыми глазами, по которым сходили с ума девушки всех курсов. За пятнадцать лет лицо стало круглее и солиднее, но в качестве компенсации лоб перерезали волны глубоких морщин. Идеально выглаженный галстук с черно-белым узором и костюм-тройка прятались под расстегнутой курткой с аккуратной меховой подкладкой. Платон и в студенческие времена не признавал другой одежды, кроме брюк с приталенным пиджаком, и с готовностью потратил бы на хороший галстук последние деньги, даже если их едва хватало на еду.

Тальберг, напротив, не носил галстук, считая его самым бессмысленным предметом на свете. Он мог годами ходить в одном свитере, пока в нем не образовывались нескромных размеров дыры, но и тогда не решался выбросить вещь, с которой сроднился.

Они пожали руки. Тальберг неудачно схватился, и крепкая талаевская ладонь больно сдавила пальцы.

– Не ожидал тебя тут встретить, – сказал Платон.

Спинным мозгом чувствовалась неискренность в его словах. Наверняка заранее навел справки о соседях.

– Спортом занимаешься? – спросил он.

– Редко, – признался Тальберг. – Раз в год для сердца.

Он чувствовал неловкость, возникающую, когда видишь одноклассника или однокурсника через десяток-другой лет и не знаешь, о чем поговорить с уже чужим человеком. Остается обменяться дежурными вопросами «Как ты? Где ты?» и разбежаться по своим делам.

– Я здесь по работе, – сказал Платон, – поживу на ведомственной квартире, а там видно будет. Демидовича знаешь?

– Какого Демидовича?

– Котова.

Вспомнился рассказ водителя.

– Так это вы инспектировать приехали?

– Вроде того.

Тальберг искал повод сбежать от неловкого разговора.

– Ну, я… – он открыл рот, пытаясь сообщить, что спешит, но Платон бесцеремонно перебил:

– Пойдем к тебе в гости!

Тальберг растерялся. Ему хотелось прийти домой, поесть и отползти на диван, где вздремнуть часок-другой в полной тишине. Перспектива весь вечер развлекать Платона не радовала.

– Один холодильник остался, это недолго, – ошибочно истолковал его замешательство Платон. – Ребята занесут и пойдем. Буквально три минуты подожди, мигом организуем.

И он побежал в подъезд, чтобы проконтролировать Клеща и Пепла.

Тальберг остался на улице у красно-коричневой скамейки с оторванной спинкой. Увлеченность мыслями о краените прошла, и вернулось ощущение холода. Ожидать пришлось дольше, чем три минуты, и он перестал чувствовать пальцы на ногах. Мысленно проклинал Платона с его холодильником и бесцеремонностью и нервно поглядывал на часы – вот-вот отключалось солнце.

Наконец Платон вышел с грузчиками, расплатился и отпустил водителя грузовика.

– Пошли. Показывай дорогу!

3.

Платон шел следом и размышлял о том, что Тальберг не изменился. Такой же неразговорчивый, стеснительный, замкнутый, скованный в движениях и, как следствие, неконкурентоспособный. Его достоинства хороши по отдельности, но не приносят эффекта в сумме.

Платон смотрел в широкую сутулую спину Тальберга, пока тот неторопливо поднимался на третий этаж, держась за поручень и тяжело дыша. «Сдал старик, забросил спорт», мысленно позлорадствовал Платон, с легкостью преодолевая короткие лестничные пролеты.

Они встретили спускавшуюся навстречу немолодую женщину в ярко-красной вязаной шапке и с увесистой сумкой в клеточку. Платон отметил, что она склонна к полноте и неуемна в косметике, особенно в румянах. Но более всего поражала невероятно высокая и пышная прическа, состоящая из бесконечного количества завитушек, соединенных в огромный улей. Прически, в которых при необходимости мог спрятаться отряд из трех солдат, помимо смеха вызывали у Платона любопытство – как теоретически можно соорудить из волос подобные конструкции?

– Здрасьте, Зоя Павловна, – нахмурился Тальберг.