Край

Платон рассказал план Демидовича Костылеву. На удивление, тот выслушал внимательно, ни разу не перебив и задавая вопросы по существу без обычных шуток-прибауток.

– Такие пироги получаются, – закончил излагать Платон.

– Оно, конечно, предложение заманчивое, – почесал затылок Костылев. – Но здоровье уже не то, да и годы тоже…

– Не прибедняйтесь, меня интересуют ваши организаторские способности, а тут и без ног можно обойтись. Оплата вам понравится, гарантирую.

– Черт с тобой. По рукам! – согласился Костылев. – Где набирать людей будешь?

– Над этим еще думаю, – признался Платон, составивший в записной книжке образец объявления о наборе на работу, но не успевший поместить его в «Вечерней Лоскутовке». Проблем с желающими не ожидалось, но привлекать случайных прохожих не хотелось.

– У меня есть команда! – сияющий Костылев правой рукой показал на доминошников. – Лучшие и надежнейшие люди.

Платон окинул взором всю компанию, состоящую из Клеща, Пепла и других не менее колоритных персонажей, включая дедулю-божьего одуванчика, которого мысленно называл Лука. Их внешний вид не внушал особого доверия. Особенно смущал молодой детина лет двадцати, отзывавшийся на имя Алеша и от скуки ковырявший пальцем в носу.

– Никакого пьянства на рабочем месте, – потребовал Платон строго.

– Обижаешь, командир, – Костылев изобразил лицом праведное возмущение, словно оскорбился в лучших чувствах. – Я никогда себе на рабочем месте подобного не позволял!

– Ногу тоже по-трезвому потеряли? – поинтересовался Платон и по реакции понял, что попал в больную точку.

– Разок был заскок, с тех пор ни-ни!

– Один залет – и на вылет, – поставил ультиматум Платон. – Ясно?

– Ясно, – мрачно ответил Костыль.

– В понедельник в семь часов утра стоять у подъезда и ждать. Вас заберут и доставят на рабочее место.

– Есть, командир! – Костылев отдал честь и похромал к столу, где его ожидали сгорающие от любопытства товарищи.

27.

Звонок заливался соловьиной трелью. Тоцкий прильнул к глазку и увидел сосредоточенное лицо Барашковой, жующей жвачку, интенсивно двигая челюстями. Она настойчиво жала кнопку и нетерпеливо ждала, уставившись в глазок, словно надеялась разглядеть, есть ли кто внутри.

Тоцкий скользнул к грузному деревянному шкафу, накинул первую попавшуюся рубашку и в одно движение натянул штаны. Обычно он предпочитал ходить по квартире в семейных трусах. Честно говоря, он забыл о назначенном занятии с Барашковой, и ее появление застало врасплох.

– Здрасьте, – Ольга успела избавиться от жвачки и теперь умилительно и трогательно моргала ресницами.

– Проходи. Ноги обязательно вытри, иначе меня хозяйка самым натуральным образом прибьет и над телом надругается.

Барашкова захихикала, послушно вытерла ноги, сняла кеды и поставила на полочку рядом с растоптанными туфлями Тоцкого, которые тот грозился выбросить, но по финансовым соображениям откладывал казнь.

– Проходи в комнату, – он легонько подтолкнул ее в нужном направлении.

Барашкова жадно разглядывала логово учителя. Впрочем, ничего интересного не заметила. Съемная квартира сдавалась с мебелью, поэтому вещи принадлежали кому угодно, но не самому Тоцкому.

– Чай будешь? – спросил он из вежливости. Барашкова воспользовалась гостеприимством и попросила:

– Зеленый. Без сахара.

Он побежал на кухню и поставил чайник. Беглый осмотр шкафчиков выявил дефицит зеленого чая.

– Есть только черный с бергамотом, – сообщил Тоцкий, стоя на пороге с жестяным коробком.

– Сойдет, – смилостивилась Ольга и, пока он тарахтел чашками на кухне, прошлась по комнате, рассматривая обстановку.

У окна расположился огромный стол, но не современный, слепленный из прессованных стружек, а старый, тяжелый, деревянный, с безумно толстой столешницей, покрытой слоями глянцевого лака, так что стена в ней отражалась, как в зеркале. Такой стол должен принадлежать известному писателю или почтенному седобородому профессору.

В беспорядке валялись школьные тетради, а ближе к подоконнику высилась башня из учебников по алгебре и геометрии. Поверх башни лежал ежедневник. Ольга не утерпела и осторожно приоткрыла на первой странице. Она не сумела расшифровать мелкий почерк Тоцкого, скорее напоминающий арабскую вязь, чем родной алфавит. Отчаявшись и опасаясь возвращения Сергея Сергеевича, Барашкова разочарованно закрыла ежедневник.

На правой стене висела небольшая двухъярусная полка, забитая цветастыми корешками книг с воодушевляющими названиями вроде «Ночь любви», «Муки страсти» и «Три дня ярости, две ночи изнеможения». На обложках принцеподобные дяди обнимали принцессоподобных девушек, заглядывая им в неприлично глубокое декольте. Барашкова с таким сортом литературы уже успела ознакомиться и иногда почитывала главу-другую на сон грядущий. В местной «желтой» газетенке в рубрике «Знаете ли вы?» она однажды прочитала, что согласно исследованиям, мужчины думают о сексе двадцать раз в день.

«Наверное, книги хозяйки квартиры», – догадалась Ольга. Вряд ли Тоцкий будет читать про «нефритовые жезлы» в здравом уме и светлой памяти.