Край бокала

Я подняла с пола осколок, на котором рукой Бланш была проставлена цена. Он также нагнулся, сделав вид, что хочет помочь мне собрать осколки, и наши глаза снова встретились.

— Это — Шеридан, — ответила я. — Три гинеи.

Он кивнул, словно деньги мало занимали его, и сказал:

— Хрусталь ирландский.

— Да, — кивнула я.

Незнакомец молча взял у меня осколок, даже не взглянув на цену, — ему просто хотелось коснуться моей руки.

Он по-прежнему молчал, и мне пришлось заговорить первой, хотя не очень хотелось давать объяснения.

— Моя мать всегда покупала ирландское стекло, когда была возможность. Она родилась в Ирландии.

— Ваша мать?.. Так это Бланш д'Арси?

Я с новой силой почувствовала боль, словно осколки хрусталя ранили мою руку.

— Да, это была Бланш д'Арси. Она скончалась.

— Вот оно что... — Он явно растерялся. — Простите. Когда это случилось?

— Четыре месяца назад. Знаете, я не... — Мне не хотелось, чтобы этот человек спрашивал меня о ней. Он понял мое состояние и сказал:

— Ну что ж, ничего не поделаешь, такова жизнь. — Он продолжал вертеть в руке осколок, не глядя на него. — А есть ли у вас еще ирландский хрусталь... Что-нибудь старинное... может быть, тоже хрусталь Шериданов? — Видя, что я колеблюсь, он продолжал: — Знаете, это было бы оригинально — привезти в Ирландию что-то ирландское из Лондона. Ирландия слишком долго была бедной страной, и наши люди уже успели забыть, на что мы были способны.

Он сказал это так, что я поверила в его искренность. Но просьба его показалась мне странной. Из своего опыта общения с покупателями я знала, что молодые люди редко интересуются старинным хрусталем, а этот человек, со своим интересом к подобным вещам, выглядел очень необычно. Я взглянула на его руки. Слишком тяжелые для его тела, красные, со множеством мелких шрамов, они, как мне подумалось, не подходили для человека с таким лицом, как у него.

— Должно быть, кое-что есть там, в дальнем помещении, — ответила я наконец. — Идите за мной.

Я поймала себя на мысли, что, должно быть, схожу с ума. Этот человек нарочно разбил хрустальную вазу, а теперь я хочу показать ему хрусталь Шериданов. При этом я спокойна лишь внешне, на самом же деле чувствую странную тревогу — и это после того, как уже решила, что обрела душевный покой и равновесие. Это ощущение раздражало меня, и я молча проводила его в небольшой кабинет, где работала Бланш и где находилось немало антикварных вещей. Там, в застекленном шкафу, стояла примерно дюжина изделий из хрусталя Шериданов. Я не помню, чтобы Бланш когда-либо показывала их покупателям. Даже тем, которые специально интересовались раритетом. У меня возникло чувство, что я вторгаюсь в святая святых, на что имела право только Бланш. Она ведь никогда не выставляла эти вещи в торговом зале. Видимо, Бланш не считала разбитую сейчас вазу слишком ценной и потому выставила ее на всеобщее обозрение. Когда мы вошли в кабинет, я отперла шкаф и увидела, что мой спутник смотрит не на хрусталь, как сделал бы солидный покупатель, а на меня. И это вовсе не было мне неприятно, напротив, я снова как будто почувствовала утреннюю прохладу.

Хрустальные изделия на полках давно не протирались, и они покрылись пылью, но даже сейчас выглядели потрясающе, как всякое изделие настоящих искусных мастеров. Я выбрала самое простое из них — десертное блюдце с выгравированными в центре цветами.

Но тут незнакомец тихо присвистнул, и его рука потянулась к самой лучшей, самой изящной из стоявших здесь вещей — хрустальному бокалу с двумя ручками из витого стекла, украшенными листиками и цветами. На самом бокале был изображен чей-то портрет с гравированной надписью. Гость перевернул бокал, чтобы посмотреть марку гравера. Руки его были сильными и уверенными, так что можно было не опасаться за судьбу этой старинной вещицы.

— Это Шеридан... — проговорил он не глядя на меня.

— Да.

— Сколько стоит?

Этого я не знала. Обычно, когда по субботам торговала, подменяя Бланш, пользовалась ценниками на то или иное изделие. Сама же я не знала, что сколько стоит в магазине. Это знали Бланш и ее компаньонка Мэри Хагис.

— Эта вещь не продается, — пришлось ответить мне.

— Но вы же показали ее, — удивился он.

Это была правда, но я сама не могла понять, отчего это сделала.

— Я думала, что вы хотите посмотреть хороший ирландский хрусталь.

Он пожал плечами:

— Для того чтобы просто смотреть, есть музеи. Но если бы этот бокал продавался, то сколько, к примеру, он мог бы стоить?

Я почувствовала, что попалась. Он, очевидно, понял, что мне самой это неизвестно. Желая назвать цену подороже, я сказала первое, что пришло в голову:

— Семьдесят гиней.

— Вы с ума сошли, — заметил он беззлобно, просто констатируя факт.

— Но это очень хорошая работа, — попыталась я отстоять свою позицию.

Гость снова улыбнулся. Он, по-видимому, решил снисходительно отнестись к моему невежеству...

— Позвольте мне рассказать вам кое-что. Это не просто «очень хорошая работа». Это — уникальная вещь. Если бы вы интересовались историей английского стеклоделия, то нашли бы изображение этого бокала в любом каталоге.