Край сгубил суровый

Ах, как он пел! За ним уже не спеть.

Оборвалась болезненная песня.

Неумолим в желании взлететь

Он полетел бы, если бы не "если".

Да! в небесах присутствует порок.

Там не впервой печально ошибаться:

То опрокинут водоносный рог,

То меж собою примутся сражаться.

Вот кто-то сдуру саданул в колокола.

Взыграло небо, навалились тучи.

Прощальный гимн пропела тетива

Над предназначенной поэту кручей.

Луч солнца лег на эполет,

Сияя роковою полосою.

Мгновение, и лучшего из лучших нет,

Поверженного царскою рукою.

Смотрю на грозный обелиск,

На унижение властьпридержащих.

Вот он – народа гневный лик,

Предвестник молний и пожарищ!

И кто-то сверху саданул в колокола.

Взыграло небо, навалились тучи.

Упала Божия холодная слеза

На дань народа лучшему из лучших.

Всё здесь не так, и принято считать,

Что жизнь поэта будет много лучше,

Когда свинцом его талант унять

В кавказской ссылке у отвесной кручи.

Незнакомке

Ох, и стиснуло! Незадача.

Будто в гибельной топи увяз.

Глупой блажью беззвучно плачу

В глубине азиатских глаз.

Но молить: – Отпусти, – не смею.

В радость пусть и пустая боль.

Знаю, писано –  не тебе я,

Но желанна мне эта хворь.

Заболеть на ветрах Анивы

Нежной грустью восточных губ

Значит, смертному быть счастливым.

Знать, Всевышний не так и скуп.

Потому под свинцовым небом

У течения Сусуи

Словно нищий, просящий хлеба,

Поднимаю глаза свои.

И неслышно скользящим тучам

Воздаю за немой обман

И шепчу: – Я богат за случай,

Что неведанной силой дан.

А потом в глубине аллеи,

Растворивши вином печаль,

Под кленовою акварелью

Закричу: – Ничего не жаль!

А что тронула сердце плачем

Глубина азиатских глаз,

Пусть считается – наудачу

Вынул козырь в последний раз.

Иные дали

Теперь внутри не то обосновалось;

Иные дали гложут душу мне.

Грызет не к женщинам неясная усталость,

А жизнь калек и нищих на земле.

Я вижу их протянутые руки,

Встречаю их немой просящий взгляд.

И к небесам:– За что такие муки?

К чему такой немыслимый обряд?

Мне снятся обмороженные пальцы

И пустота оголодавших глаз,

Сидящего у церкви оборванца,

Которого встречаю каждый раз.

Но что таким потёртая монета?

А сердце не найду свое отдать,

В котором нет божественного света

И не нашла приюта благодать.

Но всякий раз промерзшему бродяге

К ногам бросаю жалкий медный стыд,

Чтоб этот грязный, нищий бедолага

Хоть на недолго оказался сыт.

Ведь так мое растоптанное сердце

Взывает к небу о твоей любви…

Но лишь случайным удается греться

И на немного о тебе забыть.

Ночной порой в бессонные минуты

Все жду подачки, что пропащий тот.

И также рад, как он монете гнутой,

Глазам любимым, если повезет.

И от того внутри обосновались

Иные дали, что зажгли во мне

Не к женщинам неясную усталость,

А сострадание к убогим на земле.

Алешкино горе

Тот светлый и очень короткий период, именуемый отрочеством, для Алешки наступил в Отрадо-Кубанской, когда родители оставили его в станице на все лето. Из опасения за "дробненького" внучка(так на Кубани называют тщедушных, хиленьких детей) в круг местной шпаны Алешку ввела бабушка, определив в опекуны "городскому гусю" крепкого и разбитного Борьку с наказом не давать мальца в обиду. Местная братия из озорства и, таким образом закаляя характер, просто обожала драки без всякого на то повода. Вздувшаяся губа, опухший нос или синяк под глазом у станичной пацанвы обычное, не стоящее внимания украшение. Тем же вечером сердобольная бабушка оповестила об этом свою соседку – Иваненчиху Ленку, Борькину мамку, для пущей уверенности в безопасности наследника. А потому, как Борька был на целых шесть лет старше, то он быстро смекнул, что пустая обуза ему ни к чему, и тут же сбагрил "балласт" своему младшему брату Леньке. Тот же, будучи забиякой и драчуном, в благотворительность не верил и обнаруживать в этой блажи даже мало-мальский интерес не собирался. По этой причине не менее сообразительный брательник и впарил Алешке в друзья своего ровесника Витьку Гембуха, который от рождения был слабоумным и не ходил в школу, да в довесок пятилетнего Генку Булкина. Таким образом какие-никакие условия безопасности приезжему были созданы и случись что, свалить вину было на кого. Волею судьбы Алешка оказался в самой наивыгоднейшей для новичка позиции. Внешних врагов компании из трех мальчишек да на своей территории вряд ли найтись. Витька естественно был сильнее, но и отчаянно глуп. А Генку Алешка запросто мог обогнать в беге. Из этого выходило, что первого всегда можно провести, а в случае вынужденного драпа схватят второго. И закрутилось.