Край вечных туманов

Я была уже почти у цели. Позади осталась неделя, проведенная мной в одном из тайных домов Батца, длительные беседы с бароном или с кем-то из его людей, которые даже имен своих не называли. Мне устраивали инсценированные допросы, задавали всевозможные вопросы, заставляя заучивать нужные ответы, говорили, как следует держаться перед следователями. Словом, я больше не принадлежала себе, моей судьбой распоряжался Батц. Все это время, честно говоря, я чувствовала себя даже менее свободной, чем в тюрьме, – там, по крайней мере, мне ни перед кем не нужно было играть. К тому же я уже давно не была такой одинокой, как в эту неделю. Батц держался со мной сухо и вежливо, не проявляя ко мне ни малейшего сочувствия. Да и жалость, проявленная им, была бы мне противна. Но мне не хватало Изабеллы, я мучилась от ее отсутствия и сознания того, что она в тюрьме. А ночами мне снились дети. Я вновь и вновь видела веселого, счастливого, беззаботного Жанно, видела его то так, то эдак, а чаще всего – в белой мохнатой козьей шубке, таким, каким он был в одну из зим, проведенных нами в Сент-Элуа. Во сне я играла с ним, разговаривала, целовала его. Просыпаться от таких снов было особенно трудно.

…Увидев на фасаде одного из домов цифру 24, я ускорила шаг. Вокруг было много людей, ведь по соседству находился Торговый двор. Улица была довольно чистая и привлекательная, но на меня это место навело тоску – в пяти минутах ходьбы отсюда находилась Люксембургская тюрьма, та, где сидел Розарио, та, куда скоро буду водворена я.

Поднявшись на второй этаж – Дантон занимал весь этаж в доме, – я осторожно постучала. Дверь открыла красивая белокурая девушка лет шестнадцати – я вначале приняла ее за одну из любовниц Дантона и только потом, вспомнила, что он женился. Итак, эта девчонка – его жена, Луиза Жели. Уже сейчас об этом браке ходили легенды. Рассказывали, что родители невесты, строгие католики, придерживающиеся монархических убеждений, поставили жениху почти невыполнимое условие: прежде чем они дадут согласие на брак, Дантон – революционер, якобинец Дантон! – должен исповедоваться, да еще непременно у неприсягнувшего священника. «Пустяки, – сказал Дантон. – Дайте только адрес»…

– Мне нужен гражданин Дантон, – произнесла я.

– Он в своем кабинете, – легкомысленно ответила супруга трибуна, принимая меня за обычную посетительницу.

Легкомысленно – потому, что после смерти Марата всем было известно, что среди посетительниц встречаются Шарлоты Корде.

Глядя на нее, такую юную, безмятежную, счастливую и даже глупенькую, я почувствовала, как что-то шевельнулось у меня в душе, что-то вроде угрызений совести. Правильно ли я поступаю? Мне не было жаль Дантона. Он пару раз оказывал мне некоторые небесплатные услуги, он даже знал меня. Но он все равно был революционер и якобинец, до недавнего времени союзник Робеспьера. Это Дантон более всех настаивал на создании Революционного трибунала. Я знала его слова: «Будем же грозными… Учредим трибунал, дабы меч закона висел над головой всех его врагов». Да, Дантон был мне почти ненавистен, но что сделали мне его родные? Его жена и дети? Впрочем, подумала я, из разговора с самим Дантоном все будет видно.

– К тебе пришли, Жорж! – нежным голоском предупредила мужа эта юная женщина.

Оторвавшись от бумаг, Дантон поднялся из-за стола, тряхнул головой, отбрасывая назад сальную нечесаную гриву волос. Он погрузнел, обрюзг. И он не узнавал меня. Огромный, массивный, в богатом аляповатом халате, домашних туфлях и фланелевом платке на шее, он стоял и смотрел на меня с холодным любопытством, как турецкий паша на новую рабыню, ожидая, когда я начну говорить.

– Итак, моя милая, что вам нужно? – наконец спросил он, не предлагая мне сесть.

А я в этот миг услышала, как нежно воркует за дверью Луиза, разговаривая с ребенком – видимо, сыном Дантона от первого брака.

Что-то сильно сжало мне сердце. Кровь горячей волной прилила к голове. Этот ребенок – он, наверное, такого же возраста, что и Жанно… Я поняла, что не смогу сделать то, ради чего пришла сюда. Внезапно я даже почувствовала облегчение. Почему бы мне не обратиться за помощью к Дантону? Я знала, что он питает слабость к аристократкам – даже не мужскую слабость, а какое-то сентиментальное сочувствие. И он обладает огромной властью, одного его слова будет достаточно, чтобы Изабелла с Авророй оказались на свободе. Они ведь не бог знает какие важные птицы. И пусть Батц катится к чертям вместе со всеми своими планами…

– Вы пришли просить за кого-то? – снова спросил Дантон.

Меня словно прорвало, поток слов подкатил к горлу.

– Я пришла умолять вас о помощи! Моя дочь и моя подруга брошены в тюрьму… Клянусь вам, они не замечены ни в чем противозаконном, а девочке так вообще только одиннадцать лет…

Лицо Дантона выразило досаду.

– Я где-то видел вас, не так ли?

– Нет, не думаю, – пробормотала я, уже разочарованная этим холодным тоном.

– У меня скверная память на лица. И все-таки… Вы, наверное, эмигрантка?

Еще минута – и он узнал бы меня. Я заговорила быстро и поспешно, еще надеясь на какое-то чудо: