А еще Мйар сказал, что этот кедр стал и его «якорем» из-за действий судьбоплета.
Этот момент Камориль понял не до конца. Вроде как, Мйар сказал, что Даньслав «привязал» его к этому дереву. Не его самого, а как бы его судьбу. И что Мйара будет очень непросто убить, пока дерево стоит. А что будет, если дерево умрет? Сколько живут такие деревья?
Камориль обнаружил на тумбочке у кровати свой телефон. Вышел в сеть, нашел информацию о золотистых кедрах. Значит, шестьсот-восемьсот лет.
Очень даже не мало. Хороший целитель — и тот, если ему позволят, себя до такого возраста не «дотянет».
А что же будет, если кедр срубят? Мйар ответа не знал, но подозревал, что это может значить и его собственную смерть. Тогда, ночью, когда они шли по полю и Мйар рассказывал о том, что вспомнил, он глянул на Камориль с кривой усмешкой и произнес: «Когда мне это всё начисто надоест, я знаю, как мне следует поступить».
Мйар рассказывал свою историю не по порядку. Он все кружил вокруг да около, выхватывая из нее куски, то пускаясь в описания мелких деталей — будь то узор на платье северной колдуньи или снежный закат у неких безымянных гор, — то говорил просто, скупо и в общем — о том, например, как вершил свое справедливое возмездие и по одной резал глотки парламентариям неприятельской стороны.
И о том, как вернул своё знание, впитал суть, перетянул на себя нити судьбы и выучил Слово. И как прочел его…
Камориль снова откинулся на простыни, разглядывая белый потолок в трещинах и сырых потеках: очевидно, соседи сверху не раз заливали Мйарову берлогу. В штукатурке при таких делах образуется грибок, и его надо бы травить, но, очевидно, Мйару было не до этого, или просто лень.
Трудно поверить в то, что человек, живущий здесь, однажды произнес Слово, остановившее войну. Ну, как остановившее.
Камориль помнил тот день отчетливо. Ему было шестнадцать. Веритас и Эррата спали, обнявшись, укрытые каким-то тряпьем и брезентом. Грязные, чумазые, тощие… Они тогда были похожи друг на друга, почти как зеркальные отражения. Разница между ними еще почти не проявилась.
Над осажденным городом брезжил рассвет. Снег, вальсируя, опускался на полуразрушенные дома, укрывал тонким слоем следы крови на камнях, кутал в белые саваны мертвых солдат, валяющихся, коченея, в оврагах и посреди улиц.
Был черед Камориль сторожить сон братьев. Охранять их надо было и от «своих» тоже. Мало ли, какой чтец или целитель съедет с катушек и припомнит древнюю вражду. И их не испугает обилие мертвецов вокруг. Они могут успеть убить.
Потому Камориль сидел не на земле, а на сваленных друг на друга трупах. Они с братьями притащили в свою нору пятерых мертвецов, «законсервировали» тела и предприняли все нужные меры, чтобы, в случае чего, поднять их мгновенно.
А люди были озлоблены, люди были опасны. Люди верили, что некроманты и вправду могут есть покойников. А правда была в том, что поедать падших собратьев мог кто угодно, вот только трупный яд и болезни не давали насладиться «пищей» никому, а остальных магов и ополчение от этого удерживали еще и моральные принципы.
Самые слабые уходили доказывать, что они — боги. Сильные пытались, проникая в стан врага по подземным тоннелям, использовать диверсионную тактику, чтобы ослабить осаду. А такие, как братья Тар-Йер, попросту выживали.
И вот в один из дней, особенно холодный (Камориль запомнил это, потому как на холоде он становился медлительным, апатичным и рассеянным), мир замолчал.
Камориль не сразу понял, что произошло. Он сам не мог вымолвить и слова. Проснувшиеся Эррата и Веритас тоже молчали. Нет, они пытались говорить, но из глоток их, как бы они ни напрягались, не вылетало и звука.
Братья, не отходя друг от друга слишком далеко, но и вместе не собираясь, выбрались из своего убежища, чтобы понять, что происходит.
Город был погружен в молчание. Даже снег не скрипел. Собаки разевали рты и пытались лаять, — но ни звука не вырывалось из их глоток. Люди бродили вокруг молчаливыми черными призраками. Молча тащили мертвых на костер ответственные за это рабочие.
Так же тихо, вовсе беззвучно, пролетали над городом черные вражеские самолеты. И так же тихо полыхали взрывы вдалеке, освещая серые облака тусклым рыжим огнем.