Край Ветров: некроманс

«Как и я теперь», — подумала Никс и тут же будто бы очнулась от какого-то странного оцепенения. Оглянулась по сторонам. В библиотеке давно уже не было светло и жарко. За время их с Абеляром беседы солнце успело сместиться так, что лучи его перестали напрямую попадать в зал.

— Вы знаете, — Никс встала с кресла, — я, пожалуй, не буду вместе с вами дожидаться поглощающих. Я пойду. Все равно я вас от них не спасу… а так, может, мы с ними разминемся.

— Что ж, не самое плохое решение.

— Я понимаю. Вам, наверное, все-таки немного страшно. Я слышала, что чем дольше живешь, тем страшнее умирать.

— И это верно, — маг хмыкнул.

— Но и вы не можете помочь мне так… как мне это нужно. Вы не знаете, что мне делать. И я не знаю. Но мне нужно делать хоть что-то, ведь Эль-Марко в беде.

— Иди, девочка. Может, встретимся еще.

Маг поднял руку в прощальном жесте. Никс уже подошла к двери, но потом обернулась, подбежала к магу и коротко обняла.

— Пускай вам тоже везет, как проклятому, — сказала она на прощание.

Помнишь ли ты тонкую улыбку алого щербатого месяца, что поднимался над остовами разрушенных башен, там, где многоликий океан вгрызается в мягкое тело земли? Там, наступая ненароком на черепа покойников, добровольно отдавшихся волнам, можно пройти по мокрым камням к гроту, где бушующий океан затихает, где горят зеленоватым светом стеклянные бутоны фонарей, где у кострища, которое много веков назад было языческим капищем, я заплетал твои волосы в косы.

Долгие шелковистые пряди, яркие, как струны слепого дождя; кожа — как отполированная бронза, и узлы мышц под ней напрягаются, когда я, ненароком, делаю тебе больно.

Мне так хочется прикоснуться к тебе, почувствовать жар твоего тела. Тебе покажется, что это всего лишь холодный бриз, — и ты вздрогнешь, но это буду я. Пробежаться бы пальцами по тонкой излучине ключиц, провести черту по плечу, другой рукой касаясь твоих губ, запрокидывая твою голову. И зубами, лунными звериными клыками впиться бы в твою шею справа, снизу, так, чтобы пошла кровь, и чтобы ты почувствовал, что именно я — тот, кто может подарить тебе равнозначную этой боли нежность.

Но я не стал.

Право же, касаться тебя — все равно, что плавить свечной воск в горниле кузничных печей. Мне страшно. Я боюсь сгореть, как мотылек, прельщенный отсветами пламени. А ты…

О чем ты думал, мой яркоглазый демон, когда сказал мне: «Найди свое солнце.»

Мир вспыхнул, разлетелся на осколки плавящихся зеркал, вылился в глаза дождем из звезд.

— До тех пор, пока мы оба живы, ты будешь хранить меня, а я — охранять тебя, — произнес окончание древней клятвы сияющий демон.

Пальцами он зарылся мне в волосы, и я не знаю, как я выдерживал прямой взгляд его огненных глаз.

— Но какова цена? — спросил я.

— Ты будешь любить меня, — сказал он.

О, дыхание лета, языки костра, сияние живого золота, кто же может удержаться и не полюбить тебя, стоит тебе только пожелать?

— Ты будешь любить меня, — сказал он, — потому что иначе быть рядом со мной невозможно для человека.

Мари резко села на кровати. Она тяжело дышала, по лбу ее стекал пот.

— Осознанные сновидения, а? — произнесла она.

Вокруг ее кровати, на тумбочке и на шкафу, и даже на полу были расставлены горящие свечи, уже наполовину оплавившиеся.

Ступив на пол босыми ногами, она стала ходить по комнате и задувать пляшущие огоньки.

Комната погрузилась во тьму.

Мари снова присела на кровать, забралась на нее с ногами и стала смотреть прямо перед собой.

Она была близка.

Очень близка к тому, чтобы найти человека во сне, и чтобы войти в его сон.

Но она вошла в чей-то чужой сон. И это оказалось для нее слишком тяжело. Видимо, психика спящего не была психикой обычного человека. Если обычные сны были похожи на компот в банке, тот этот сон был засахарившимся мёдом.

В нем было жарко и душно, и он заполнял легкие и все ее естество своей сутью, сутью пылающей, всепоглощающе жаркой любви, спрятанной где-то глубоко, под слоями земли, как воспаление легких, которого не заметил врач, как отступившая на мгновение головная боль, как зима, которая настанет рано или поздно, или как цунами, перед которым, хоть плачь, все равно малы и бессильны.

— Это же кого так плющит… — Мари сдавила руками виски, в которые бешено стучала кровь. Потом, опустив руки, склонила голову набок: — Я-то всего узнать хотела, думает ли он обо мне… А оно… Вона как у людей бывает. Я как будто… и не жила, в сравнении с этим… чувством.