Край Ветров: Пироманс

Я снял очки и сунул их в чехол, а чехол — в карман.

Завернул за угол, постепенно выбираясь из тенет старого города в центр.

Дорога, ведущая к городской площади, начнется за следующим поворотом, а прямо сейчас предстоит пройти небольшой скверик, совершенно пустынный в такую погоду. По крайней мере, обычно в нем мало народу: лавочек нет, киосков — тоже, одни клумбы да акации, и даже на роликах не покатаешься — плиты положены криво-косо. Но сегодня тут что-то подозрительно людно. Смазанными тенями на фоне серого промокшего камня маячат трое, и что-то их расположение относительно основной пешеходной зоны мне не нравится.

Глубоко в душе я уже знал, к чему они тут и зачем, и говорить им смысла, в общем-то, не было никакого.

Я плохо вижу на таком расстоянии без очков, но это явно не крашеные — маркировки нет; не дворовое задиристое дурачье — форма не та.

Итак, неприметно одетые мужчины неопределенного возраста, настроенные не слишком-то дружелюбно, в дождливый полдень, в парке, встречают задумавшегося о жизни меня и… что бы это могло значить?

Думают, я постесняюсь колдовать в центре города? Или не понимают, на кого нарвались?

Из окон ближайших домов нас не рассмотреть — деревья, да и далеко. Камера тут одна имеется, но она направлена на подножье памятника в тридцати метрах ниже по дороге.

А парни-то смельчаки.

Пока я оценивал ситуацию, троица успела разойтись в стороны, явно намереваясь окружить меня.

— Ничего личного, — произнес тот, что посередине, мелкий, но коренастый.

— То есть так просто я не пройду, да? — безнадежно поинтересовался я, оглядываясь.

Ответом меня не удостоили. Я обернулся в другую сторону, туда, откуда послышалось шарканье подошвы по асфальту.

Они начали медленно сжимать кольцо.

— Пойдем-ка с нами, — предложил-приказал самый низкорослый из "хулиганов".

— Нет уж, давайте здесь.

— Значит, не хочешь по-хорошему? — обрадовался он.

А вот и формальный повод, стало быть. Классика.

Вот только… зачем им я? Кому я там снова жизнь испортил излишним острословием? Может, давешняя бабка их наняла на последнюю пенсию? Или какая-нибудь почитательница талантов, из особо рьяных? Решила, что доставаться кому-то еще я не должен, и пора бы товарный вид мне подпортить, — почему нет.

Предположения завихрились в голове, предательски отвлекая от настоящего.

Я сложил широкий алый зонт, встряхнул.

Троица все еще медлила.

Мужик, топтавшийся справа от меня, был крупным. Скуластый, лысый, тонкогубый, он явно намеревался поскорее уже свершить задуманное и промедление тяготило его, как будто бы решительность могла протухнуть. Он сверлил меня взглядом, будто бы нарочно распаляя внутри себя нужную для преступления злость. Я косил на него правым глазом, стараясь не упускать надолго из виду всех троих, по возможности.

— Придется по-плохому, — наставительно и слегка восторженно проговорил мелкий, тем самым прерывая затянувшуюся паузу.

Крепыш справа двинулся одновременно с тем, что слева.

Он подошел, схватился пятерней за зонт, вырвал его у меня из рук и швырнул прочь. Пока я недоуменно провожал взглядом зонт, упавший в густую траву, мужчина рывком приблизился и схватил меня за ворот куртки двумя руками и хорошенько встряхнул, не прекращая наступать.

— И дальше что? — осклабился я.

От мужика несло недавней выпивкой и потом. Ему было слегка за тридцать, и клеймо неудачника проступало на его лице преждевременными морщинами.

Деятельного мужчину поддержали одобрительными криками приятели, вот только конкретных слов я не разобрал. Вдохнув по-звериному, мужик сплюнул в бок и, толкнув, отшвырнул меня на мокрые плиты, так, что я, не удержав равновесия, таки приземлился на колени и ладони, хорошенько вляпавшись боком в грязь.

— Это не он, — просипел мужик, — этот какой-то дрыщ.

К громиле подскочил тот, что поменьше, и принялся пытаться развернуть его обратно ко мне, крича:

— Да этот, этот, кому говорю! Альбиносов много, что ли?

— Сам с сопляком возись, — уперся громила.

Я не смог сдержать мерзкого хихиканья.

Сел на мокрый асфальт и рассмеялся уже в голос, потирая лоб. Мужики обернулись.

Капли дождя повсюду, словно осколки стекла. Это смертельно. Но эта песня ведь не о смерти, правда?

— Чего ржешь? — осведомился средних размеров смельчак, самый молодой из троицы, тот, что пока молчал.

— Хороший сегодня день, — произнес я, поднимаясь и закатывая рукава. Перекинул потяжелевшие волосы за плечо, размял шею. — Чего вы вообще ко мне докопались, а? Что я вам сделал?

— Да говорю же, личного — ничего, — объяснил самый низкий.

Их подвела невнимательность, а меня — то, что в случае опасности мой мозг командует "наступай!", и никакого тебе "беги". Я мог бы попытаться удрать, но мне даже мысли подобной в голову не пришло. Я не могу контролировать себя в такой ситуации. Почти не могу.

Я не думаю о смерти и последствиях, о лице, которым зарабатываю на жизнь и о долгах, которые мне еще нужно выплатить, я забываю о боли, что придет потом и о совести, которой у меня, поговаривают, нет.