На секунды он приходит в себя, потом стремительным приступом вновь сходит с ума: Ворконий совсем рядом, куда-то валится, будто еще не успел как следует завалиться; широкой горизонтальной рекой через горло течет свежая артериальная смесь влажного и мокрого. Догмар выпускает себя из цепких объятий своей воли, рушится наземь, уверенно хватает Данаева за шею и запускает руки в его кровь, но она лишь размазывается, и пальцы скользят по гладкой, ничем не рассеченной коже. Теперь становится понятно, что струей бьет из разорванного уха. Сам Ворконий немного оживляется полубредом:
– Догмар, Догмар, что ты делаешь? Ты перестань кусаться!
– Ухо, – шепчет тот, – всего лишь ухо. Я же думал – глотка… Я же думал – навсегда… ВорКон, ВорКон, я же тут совсем про тебя забыл. Нас сколько вообще, а?
Ворконий же дергается во все стороны, суетливо нащупывая руки и ноги; плечо одно, подтянутое к уху, никак не разгибается, деревенеет и нервно вздрагивает.
– Вспоминай давай, – твердит Догмар. – Это авария, так? Больше нечему.
– Не-а, не помню, не догоняю, быстро все, слишком быстро…
Он отдирает, наконец, плечо от уха и встряхивает головой, рассыпая вокруг капли крови, которыми обильно пропитаны отдельные пряди слипшихся волос…
В себя приходят уже на твердых сидушках лицом к лицу; оба, не отрываясь, созерцают друг у друга трепещущие, еще более изуродованные присборенной кожей порезы.
– Неужели я выгляжу, как ты? – говорит Догмар окрепшим голосом. – Черт-те что! Мне плохо вообще. Что я делаю в этой игрушечной клинике, положите меня в суровый госпиталь. Там хотя бы привяжут к кровати, а тут выкинули из операционной практически с открытыми ранами. Эта медсестра – просто вышибала…
Означенная девушка появляется из-за угла и подходит на административный пункт к компьютерам.
– Где тут влетевшие в мангровые заросли? Подойдите заполнять страховку…
Они выстраиваются перед ней беспомощными экспонатами, созданными на поглядение всему персоналу.
– А где ваш туроператор?
Хорошая девушка, только нерусская. Губы слишком толстые.
– Где мой туроператор? – передразнивает Догмар. – Да вы спросите, где мои мозги!
Глаза у нее тоже огромные, ни к чему; неприятно в них отражаться. Он уже готов требовать, чтоб перед ним, как перед мертвецом, закрыли все зеркала.
– Я не понимаю вашего скверного русского, девушка, – говорит он, хотя на самом деле попросту пропустил ее слова мимо ушей.
– Хотите, чтоб я заставила вас мучить тут ваш скверный английский?
– Она со мной еще и заигрывает! Да посмотрите, в каком я виде! Хотя… Какая такая во мне перемена, – перешел он наконец на примирительный тон, поворачиваясь тем не менее к ней спиной и обращаясь к Ворконию. – Я и в жизни чуть глаже обезьяны. А тебя действительно жалко. Твоя жена не из таких, которые бегут из брака со страху?
– Вы как близнецы смотритесь сейчас, – отзывается она из-за его спины. По ее тону, это должно кого-то из них утешить. – А вот на вашем третьем нет ни царапины. Ноги, конечно, будут напрягать больше и дольше.
– Что?! Обе?! Я умру сейчас, – и его кулаки едва не разносят ей кафедру.
– Больной, вы, кажется, ранены или только прикидываетесь?
– Точно, точно, – сбивчиво и почти равнодушно, самому себе удивляясь, пробормотал Ворконий. – Он же под низ ушел, а нас поверху. Я как взлетел, так уже и не вспомню больше ничего… от счастья.
Внезапно переломившись в туловище, он возвращается в исходное сидячее положение и утягивает Догмара за собой. Продолжают разговаривать, глядя в одну точку.
– Вот вроде и произошло все, а как подумаю о Денисе, так и маюсь: что же теперь будет?..
– Домой поедем… Что обычно бывает после таких случаев…
– Кончено, это ноги, это финиш. Так я и думал, так я и знал. К чему устраивать эти театры… А ты сиди и молись, что Трояна мы с собой не взяли… Ты бы гроб сейчас отвез, понимаешь ты?
– Да отсядь ты от меня со своими мистическими гробами, ты опасен. Говорят, иногда от удара головного мозга случаются у человека сюрпризы гипнотического искусства. И я нестабильный – поверю еще…
– Раз так, можешь не верить, – усмехнулся Догмар, – но я вижу, как брат твой идет по коридору…
– Уходит вслед за ангельским свечением? – разводит Ворконий риторическую демагогию, близкую к стебу.
– Наоборот, приходит. И правда – очароваться успел кладбищенскими мотивами, – заключил он с досадливой улыбкой. – А я пока в этом мире и сквозь стены не вижу.
Когда воскрешенный в сознании Воркония Трой встал рядом, жизнь приобрела характер суетливой, слезной демонстрации. Что-то надо было говорить или оправдываться – и почему-то младший столбом стоит… (Хотя что тут принято делать, что бы я сделал на его месте?) он ставит брата перед собой, мужественно берет его за плечи и деловито соображает вслух, что надо звонить отцу, который вдругорядь пропашет его домашним веником на сей раз.
– Не кричи, – говорит Трой.
– Гляди-ка, встречает тебя, как врага народа после 15-летней каторги, – вставляет Догмар.
– Как тошно с вами! Почему вы такие неадекватные, нет в вас ни капли добра, ничего святого…