– А вот и познакомились! Я уже многое о тебе знаю: ты – Настя, твой отец не представляет, где ты учишься, а мама не знает, во сколько тебя встречать…
– Да, – вздохнула Настя, – маму придется ждать… А я думала: мы сейчас с тобой на машине поедем…
Они уселись напротив зеркал, совершенно одинокие, но созерцали свои отражения не без удовлетворения.
– Увы! У меня еще будет литература в пятом классе. Кстати, их прежняя учительница взяла с этого года ваш класс.
– Почему же ты не взял?
– Ну уж нет! Спасибо. Я не могу работать на первом классе – к сожалению, не умею общаться с семилетками.
– О! Все-таки ты не будешь со мной разговаривать… Сегодня все к этому сводится!!
– Буду, Настя! С тобой я и раньше общался.
– А тогда у тебя уже есть опыт работы с маленькими детьми!
– С тобой лично, Настя! А не вообще с детьми. И почему ты решила, что я с тобой работал?
– Потому что мама сказала, что ты должен заменять мне отца, когда нет папы… А папа сказал, что быть отцом – это работа…
– Ой, какой ужас! Твои родители даже перед тобой как на ладони. Они, действительно, друг друга стоят…
– Ага! Вот теперь ты критикуешь старших!
– Помилуй, Настя. Что тебе делать в развивающей школе? Ты уже и так… вполне… ничего себе!
– Куда же мне идти?
– А наверное, в клуб веселых и находчивых…
Тут он представил, как Данаев, родившийся на три недели раньше него, уже, оказывается, ему старший. Хотя, конечно, и собственными их руками, и перстами судьбы всегда планида оборачивалась так, что первый увидевший свет словно присвоил себе какую-то часть энергетического потока и проживал полторы жизни – за себя и немного наперед за другого. «А потом я плелся за ним на веревочке и доживал брошенные мне фрагменты его жизни. И даже Настя – тоже мне подарок через третьи руки…»
Высокая женщина в наглухо закрытом бежевом плаще, заметив их еще с лестницы, приблизилась смущенно и несмело; лицо ее при этом напоминало непроницаемую строгую маску, и в свои тридцать три года она выглядела на сорок.
– Здравствуй, Восторк…
– Здравствуй, – ответил он ей без особых чувств в голосе. Ее появление уже не было столь удивительным для него. Антония попыталась дотронуться до Насти, но дочь ловко вывернулась и побежала прощаться с какой-то Аленой. Восторк медленно поднялся, не отводя от нее взгляда, не отрывая непристойно-любопытных глаз, будто сравнивая ее внешность с тем, что было раньше. Она отвечала ему безмолвной тоской и усталостью и не выдерживала прямого взгляда, что говорило только о том, что ей тяжело на него смотреть, либо она привыкла видеть совсем иное в его лице.
– Он не писал тебе? – спросила она, предварительно вздохнув.
– Он! – скептически повторил Немеркнущий. – Так говорят о надоевших мужьях.
– Иногда так приходится выражаться и надоевшим женам. Потому что стыдно и мерзко. Почему он не сообщит о своих обстоятельствах? Я бы освободила его…
– Антония! Вот у тебя есть то, что есть, и не думай о Трое больше, чем нужно. Я подозреваю, что он даже не догадывается, что его ящик блокируется. Мои все письма возвращаются назад. А ты спокойно бы занималась собой, не идет тебе это новое страдание, которое ты себе придумала…
– Взрослый стал? Разбираешься?
– А ты тоже считаешь, что Трой вырос раньше, чем я?
– А кто еще так считает? Ты сам? – она переменила позу, и в ее жестах стало проглядывать упрямое женское желание укусить в ответ.
– Я раньше очень восхищался тобой в детстве, потом в юности стеснялся и боялся… А после двадцати все это уже скучно и не хочется заморачиваться. Теперь я вне комплексов.
Антония безо всякого выражения поискала Настю глазами и, переводя разговор в бытовую плоскость, тем самым небрежно отгородилась от откровений, споров и похороненных фактов.
– Возьмешь ее к себе на воскресенье?
Восторк был совсем не против, но отпустил занудную статистику в ее сторону, никуда не целясь, ничего этим не преследуя:
– Стало быть, тебе – личную жизнь, Трою – свободу, а мне – Настю…И все это тоже входило в ваш причудливый брачный контракт?
Она ответила равнодушно и свысока:
– Мне казалось, ты всегда был рад очутиться на месте Троя. Кроме того, вы с Настей оказались в одной школе. Так что работай, волк-одиночка, ничто не выходит за грани твоих личностных и профессиональных интересов. Или… тебе заплатить?
– Давай, давай, – сказал он мрачно, – как раз, когда тебе деньги понадобятся, мне будет, что отдать без ущерба для себя.
И он удалился в сторону столовой, где и собирался провести свободное время до занятия с пятиклассниками.
10.