Край земли. Прогулка по Провинстауну

Море — негодный учитель, в любую погоду
Вздымается в небо и падает, а наши жизни —
                                                         озера,
что распахнуты вечной, сбивающей
                                  с толка весне. Слушай,
будет день, и ты скажешь мне то,
                                      о чем я целую зиму
хотела тебя спросить, и треснувший
                                      лед грохочет, и там,
где он казался непробиваемым, звук
          отдается эхом, срывающим с места уток
и пугающим до полусмерти. В Вермонте
                                           ты видел во сне,
как с вершины горы, через овраги, ущелья
сияли огни, такие знакомые, что даже
                                            как будто наши,
они посылали нам свет из будущего.
И проснувшись, ты вернулся в реальность
ты увидел только деревья, ты вернулся
                                  безжизненно-мрачным,
от предвидения, с которым мы оба
                                         должны смириться.
Но сегодня утром, из ниоткуда, пришел
                                        замечательный день
и заваривая свой обычный кофе, отмеряя зерна
деревянной ложкой, я вспомнила —
да, вот так это все и бывает, чашка за чашкой,
                                              привычный жест
за привычным жестом, что еще мы можем
                                          знать о надежности
и плодородии? Мы семеним к неизбежной
                                                           оттепели
медленно, как февраль, пробираясь через потоки,
удивительно теплые. Вспомни, на прошлой неделе
ты проснулся, продолжая высвистывать птицу,
которая чудом покинула клетку, и вот,
                                         посмотри-ка, сегодня
ласточка прилетела, чтобы свить гнездо
                                    за водостоком на крыше,
сжимая в клюве веточку в два раза больше
                                       нее самой, пригибаясь
под ее весом, так изящно, так беспомощно,
                                    что кажется нам отсюда:
она держит в клюве все, что она знает.

Мари Хау

Звери

В месте с людьми в Провинстауне благополучно сосуществуют некоторые отряды животных. Это большой собачий город, где каждому известны жизненные привычки не только соседей, но и их собак (вот королевский пудель по кличке Дороти, вот черный лабрадор смешанной породы, известный как Люси, вот длинношерстная такса, принадлежащая дородному мужчине, который разгуливает по улицам в кафтанах), которых с той же вероятностью поприветствуют по имени, стоит им появиться на пороге магазина или кафе.

Провинстаун также может похвастаться впечатляющей когортой статных котов, как правило, белых с массивными черными отметинами, похожих на ожившие полотна Франца Клайна, потомков давно почившего пракота. Они по-мещански безмятежны — как будто им отсыпали часть привилегий, которыми когда-то обладали капитаны китобойных судов. Власть собак, в изобилии обитающих в Провинстауне, по крайней мере частично упразднена строго соблюдаемым даже на пляжах законом о поводках, навсегда низведшим их до статуса домашних животных. У каждой есть имя, каждая учтена — и каждая хотя бы отчасти унижена. Коты, куда более свободные и вездесущие, подчеркнуто независимы и расхаживают по улицам и пляжам с аристократической уверенностью. Они красавцы, эти коты. Тощие, хорькоподобные, пугливые особи в Провинстауне будто бы и не водятся — могу лишь предположить, что этих нервных костляков разогнали по задворкам и аллеям их более благополучные братья и сестры, холеные здоровяки с царственными головами и тяжелыми чувственными хвостами, которым нет дела ни до собак, ни до прохожих; которые иногда запросто могут вздремнуть посреди нагретой солнцем улицы.