Крайняя изба

Заслышав недовольный голос Кислициной, Евгения высунулась в окно, успокоила старуху:

— Счас, Харитоновна… счас, — и побежала расталкивать Ленку, которая с весны ночует в чулане — дома спать душно.

Там у девчонки кровать поставлена, тумбочка, там у нее хозяйство целое. Все свое девчоночье она перенесла в чулан, расставила и развесила по стенкам и углам — получилась жилая комната, вотчина Ленкина. Здесь она проводит большую часть времени: играет, спасается от жары, без конца наводит порядок.

— Лен, — садится Евгения па край кровати, гладит через лоскутное одеяло потягивающуюся спросонок девчушку: — Вставай, дочь… вставай, милая — коровушки вон ревут.

Ленка послушная, исполнительная девчонка. Она живехонько, без лишних разговоров сползает с кровати, идет, пошатываясь, все еще плохо проснувшись, во двор, где на лето вывешивают умывальник.

Холодная, только что из колодца, вода, налитая в рукомойник матерью, обжигает, дерет кожу — становится чуточку легче. Ленка возвращается в чулан, натягивает поверх трусишек и майки короткое, выгоревшее до белизны платьишко.

— Я пошла, мам.

— Ты бы поела хоть, — отзывается из избы Евгения.

— Не хочу.

— Как это не хочешь, как не хочешь? Вон я и узелок тебе собрала.

— Не хочу, мам… — хнычет, не смея, однако, ослушаться, Ленка.

Евгения тяжко вздыхает:

— Ладно уж, беги… Протрясешься, так, может, захочешь… Окрошку я вам с отцом готовлю. В погреб спущу: и молоко, и окрошку. Ешьте тут…

Ленка кричит: «Ага, мам!» — и бежит со двора, довольная, что не заставили есть через силу.

Выгнала, подоив, корову и Дарья, выгнала вместе с Борькой, медлительным, широколобым телком, с толстым резиновым обручем на морде, из которого густо торчат остриями вверх большие гвозди — до сих пор лезет корову сосать. Все стадо — две коровы, два телка и овцушки — разбрелись по деревне, щиплют траву в проулках.

Ленка подходит к сараю Шумиловых и зовет:

— Жа-ан, Жан… проспали мы сегодня.

В сарае молчок, ни звука.

— Жа-ан, Жан, — вновь начинает Ленка, поднимает с земли камень и бросает на крышу сарая. Камень, грохоча, скатывается, вниз, но в сарае по-прежнему молчок.

— Жанка, бессовестная! — выскакивает на крыльце Дарья. — Да до каких ты пор дрыхнуть-то будешь? Пропасти на тебя нет, окоянную!

Услыхав мать, Жанка заворочалась было, зашуршала на сеновале прошлогодним сеном, но вскоре снова затихла — не смогла, видать, справиться со сном.

— Нет, не понимает она! — Дарья сбегает с крыльца, хватает по пути палку и лезет на сеновал из стайки. — Вот я тебя сейчас, как Сидорову козу…

Тут же в торцевом оконном проеме сарая, куда мечут сено, появляется, вылезает на покатый карниз Жанка, в узеньких красных плавках, в таком же лифчике, в руках — скомканное, схваченное впопыхах платье и какая-то книжка.

— Держи, — бросает она платье и книжку Ленке. Сама же, перекрестившись, прыгает на кучу старого, высохшего навоза, набросанного здесь вместо завалинки.

— Удрать уж успела, кобыла ты эдакая! — высунулась в проем Дарья, грозя палкой. — Как-нибудь всю вицу об тебя обломаю!

Жанка выхватывает у Ленки книгу и платье, наказывает:

— Гони пока одна… Я тебя в логу подожду.

И, не одевшись, бежит от греха подальше.

Ленка собирает коров, телят и овцушек в кучу и гонит вслед за Жанкой, той самой дорогой, которой и Назар ездит на косьбу. Жанка поджидает подругу за деревней, на склоне глубокого ложка. Она все еще не оделась и не думает, видно, одеваться, завернула книгу в платье и сунула под мышку.

Жанка большая, полная, вполне уж созревшая для гулянок девка. Ей скоро шестнадцать, хоть она и учится в одном классе с Ленкой, один школьный год пропустила из-за болезни, да не по одному году в четвертом и шестом классах сидела. Теперь ее в школе можно принять за пионервожатую иль даже молоденькую учительницу.

— Ты поесть что-нибудь прихватила? — спрашивает Жанка.

— Нет, не взяла… не хочется. Мама навяливала, а я отказалась.

— Сбегай, возьми, — приказывает Жанка. — Я тут и одна погоню тихонько.

Ленка бегом возвращается назад, заскакивает с криком в дом:

— Мам, где узелок?

— Надумала-таки? — радуясь, подает ей узелок Евгения. Но сразу догадывается: — А, опять Жанке понесла… Сама хоть скоко-нибудь поешь.

6