Крайняя изба

— Только перед собой стреляйте, — посоветовал Ефим. — За спиной дебри непролазные. Подранка там иль наповал которая… не сыщете, гиблое дело. Не губите напрасно.

Надо же так опростоволоситься, мучился, отплывая, Ефим. И главное, перед кем? Перед самим директором. Нет, этого так оставлять нельзя.

Сначала он хотел сразу же повернуть назад и хоть силой, хоть как, да выдворить Таську и Еремку с озера, не дать им потачки, но в последний момент передумал: кто знает, как еще получится все? Таська ведь не уйдет добровольно, не для этого войну затеял. Большая шумиха поднимется. А директор недалеко отплыл, наверняка у него никакой охоты не будет. Утка начнет взмывать над Таськой, стороной обходить и засидку директора. Придется подождать парня на берегу. Придется поговорить как следует.

Плохо, ох как плохо начался сезон. Дима без билета охотится, Таська вообще никого признавать не хочет. Не посмел Ефим отказать, спустил одному, нет твердости и против другого.

А пальба на озере разгоралась. Раз как будто и берданка Еремки бабахнула. Больше других палил конечно же Таська. Бой его курковой тулки был отличен от боя остальных ружей, тяжкий и оглушительный, — Таська стрелял дымным порохом.

С той же стороны, где прятался директор, редко-редко прилетал грохот выстрела.

«Сам виноват, — ругал директора егерь. — Кому было говорено, отплыть подальше. Таська теперь всех почти уток у него перехватывает. Во, опять саданул. Ишь как взвилась парочка. Ничем уж и не достанешь ее. А тянет вроде бы над директором».

Быстро светало. Как-то вдруг сразу раскрылись просторы, до самых горизонтов раскрылись. Заря уж была не алой и не розовой, а раскаленно-белой — вот-вот покажется солнце. Звезды уж давно угасли, испепелились, а высь пронзительно засинела, сделалась опять плотной и звонкой.

Повсюду, над каждой болотинкой, над каждым озерцом, метались, искали покой и пристанище утки, но везде их встречали выстрелы, не давали нигде даже снизиться, много выстрелов, близких и далеких, гулких и едва слышимых. И только в восточной стороне, там, где озера-заказники и зоны отдыха, только в той стороне тихо, ни одного ружейного хлопка. Туда-то поспешно и утягивала птица.

Поднимался, нарастал ветер. Налетал пока еще несильными порывами, путался в камышах, то сваливал их местами, стлал, как дорогие ковры, то вновь вскидывал. На воде постоянно возникали и гасли длинные языки ряби. Дымки выстрелов начало подхватывать и относить далеко в сторону.

Взошло не по-сентябрьскому легкое и сияющее солнце. И озеро совсем ожило под ним и ветром, народились и заплясали трепетные голубые тени. Камыш золотисто заструился, вода в глуби коричнево загустела, завысверкивала поверху. А утки, отсвечивая в вышине, стали походить на быстрых серебристых бабочек.

Утро расходилось, набирало силу.

13

И все это утро, что бы Ефим ни делал: задавал ли корм Серому, выбрасывал ли навоз у коровы, выгонял ли овечек на волю, — он все время прислушивался к выстрелам. И чаще всего с болью отмечал: «Опять не директор… Опять этот чертов сын пальнул».

— Неладно, что ли, чо? — спросила за завтраком Степанида, успевшая уж и на ферме побывать и печь в избе истопить, — смурый такой?

Ефим не ответил, еще больше посмурнел, низко склонился над тарелкой.

— С ним по-человечески разговаривают, так он…

— Вот привязалась… Ну, Таська с Еремкой на озере. Ну, тебе-то чо?

— Так, на озере, — не поняла Степанида. — А в чем дело-то? Они кажну осень там.

— Да, кажну… — сверкнул глазами Ефим. — А сейчас все! — Он стукнул ложкой по столу. — Я им покажу охоту! Я их отучу вредничать!

— Господи! — встревожилась не на шутку Степанида. — Чо ж это такое? Откуда напасть? Откуда ненастье?.. Сколько живем соседями, не ругивались, можно сказать… и на тебе — раздор. И какой раздор! Вишь, позеленел весь.

— Не каркай…

— А все твоя новая работа виновата, егерство твое!.. Ну, как ты теперь угодишь и тем и этим?

Позавтракав, Ефим пошел снова на берег, сел там на корму своей лодки и стал ждать. Таська и Еремка в камышах долго не задержатся, у парня пересменка в десять.

Вскоре те и впрямь появились. Таська плыл впереди, привычно и широко взмахивая шестиком, лодка его неслышно рассекала воду, с боков расходились длинные волны-усы. Чуть поотстав, тянулся за парнем и Еремка, даром, что старикан, что восьмой уж десяток разменял.

Заметив на берегу егеря, Таська бросил толкаться, Еремка сразу догнал его, они посовещались о чем-то и двинулись дальше.

«Как же их отвадить от Сартыкуля? — ломал Ефим голову. — Откажутся ведь от него горторговские охотники. Кому такой егерь нужен, коего браконьеры не страшатся, не обходят далекой стороной?»

И ведь не кто-нибудь, а свои, деревенские, пакостят, палки ему в колеса вставляют. Как тут выпутаться, что предпринять? Не отбирать же и в самом деле ружья у них, не обкладывать дураков штрафом.

В конце концов, если б не Таська, разве был бы он сейчас егерем?

А Еремка?

Наглость ведь это, шугать старика с озера. Он и стрелять-то плохо видит. Какой от него урон птице?