Крайняя изба

— О! — вскрикнула Жанка. — Это красавец-мужчина, вежливый, элегантный! Это управляющий фирмы одной. Не фермы, а фирмы… поняла? — не давала она рта раскрыть Ленке. — Вот послушай дальше: «Герствуд чуть не выскочил из кожи, чтобы заключить возлюбленную в объятия. Он забыл, что ему, женатому человеку, следовало быть крайне осторожным. Он почти забыл, что вместе с ним в ложе сидят люди, которые хорошо его знают. Нет, эта женщина будет принадлежать ему, хотя бы ради этого пришлось пожертвовать всем! Он не станет медлить. Пора устранить этого Доуэ. Прочь его! Он не станет ждать ни одного дня. Коммивояжер не должен обладать Керри».

— Коми… комикояжер какой-то? — мучительно задумывается Ленка.

— Не комик, а ком-ми-во-яжер, — раздельно, по слогам, прочитала Жанка, — ну это… ну, что-то там по торговой части делает.

— Коммивояжер не должен… — повторила Ленка, как во сне, и вдруг пунцово вспыхнула, отвернулась от Жанки: — Мелет тут ерунду всякую!

— Какую ерунду? Какую ерунду?.. — захлебывается Жанка. — Да и не я это мелю, это Драйзер мелет! — тычет она пальцем в книгу. — Читай, если не веришь.

Лепка опять мучительно задумалась, пытаясь, видно, увязать в голове: и прочитанное, и сказанное Жанкой.

— Дак этот торговец… тоже любил Керри?

— Конечно! — подхватила Жанка. — Он в первую очередь втюрился по уши!

— Ну, а как же Керри? — беспокойно заегозила Ленка. — Она кого любила?

— А что Керри… она сначала одного любила, потом другого.

— Как? — обмирает Ленка. — Ты что говоришь-то? Девушка всегда должна любить только одного мужчину!

— Много ты знаешь… одного. Раз у нее так жизнь сложилась…

— Сама ты ничего не знаешь, — снова обиделась, надулась на Жанку Ленка.

— Опять, опять?.. — предупредила та. — Смотри у меня, еще искупаю.

Но Ленка не приняла заигрывания, примиренческого тона Жанки. Она отползла подальше и, заложив руки под голову, легла на спину, осталась в одиночестве, сама по себе, хоть и с Жанкой рядом.

Ну ее, эту Жанку! Городит, городит, сама не знает что. Больно нужно слушать. Лучше в небо смотреть.

Ах, какое сегодня небо! Чистое-чистое, глубокое-глубокое! Наверно, если долго смотреть вверх, звезды увидишь. Они ведь никогда не исчезают с неба, их только днем не видно становится. Ленка прищуривает глаза, сводит ресницы, так что небо и сверху и снизу как бы зашторивается розовой сетчатой пленкой, долго и неослабно смотрит в оставленную узкую щелочку с пронзительной, сгустившейся синью. Глаза начинает ломить от напряжения, веки дрожат, щелочка то сжимается, то разжимается, то вовсе исчезает под сомкнутой сеткой ресниц, но вот в бездне неба что-то обозначилось, народилось, что-то зыбкое, тонкое, неустойчивое, еще непонятное что. Ленка напрягается из последних сил, усмиряет дрожь век и ресниц, и вот неустойчивое, зыбкое стало явью — далекой-далекой точечкой, светлой, живой точечкой, мелко и трепетно помаргивающей.

— Вижу… ур-ра-а!.. Звездочку вижу! — тычет в бок Жанку Ленка. — Звездочка, Жан… смотри!

— Какая еще звездочка? Не мешай! — не отрывается та от чтения.

И звездочка исчезает, как бы испугавшись неверия Жанки, ее грубых и резких слов. Как потом ни старалась Ленка, как ни настраивала зрение, сжимая и разжимая ресницы,, чудесной искристой точечки больше не появлялось. В конце концов Ленка начала сама сомневаться: была ли вообще эта точечка, не приблазнилась ли?

Вот ведь какая эта Жанка. Всегда она так, всегда испортит настроение. Бывает, к примеру, хорошо, радостно на душе, ну, сделаешь, положим, что-нибудь трудное или надумаешь что-нибудь такое умное-умное, а Жанка — р-раз, брякнет свое что-нибудь — и все, и радости как не бывало, и умное-умное уж не кажется таким умным, передумывай все заново.

И ведь ничего особенного не скажет. Да и что она может сказать путного, если учится на тройки и двойки, если на второй год в любом классе готова остаться, если задачки все время списать просит. А как примется о жизни рассуждать, куда там, не подступись, тут она всех больше знает.

Хотя бы вот это: ничего, мол, худого нет, что женщина сначала одного, потом другого любит. Как это нет? Как это нет? Ведь это, если разобраться, предательство, измена, ведь это все равно что… Ленка подумала, подумала и не нашла, с чем сравнить. И потом — как же разлюбленный мужчина? Да как же он жить-то станет, разлюбленный-то? Да кто его, бедненького, пожалеет, приголубит? Кто ему есть-пить приготовит, бельишко состирнет?

Другая?

Но ведь это тоже предательство. Ведь он еще ту, первую женщину любит. Или разлюбил уже, раз его разлюбили? Или продолжает любить, но живет с другой? Ну, всяко же бывает у взрослых: разжениваются, уходят друг от друга. Кого здесь винить? Их или тех, к кому они уходят, кто принимает их? Ничего непонятно. Вот ведь какой кавардак, неразбериху наделает Жанка в голове.