Крайняя маза

...Однако, я его боюсь. Пашу не боялся – шел на кураже, а этого боюсь. Надо придумать, как его убить. И все до мелочей продумать. Как когда-то в горах. Сначала придумаешь, как поймать сурка, потом – как убить его, а потом – как чумного съесть. И придумывал, потому что есть очень хотелось. Ловил в удавку, убивал молотком – раз!!! по голове, со всего маха, чтобы не бить дважды, трижды, четырежды – и варил в кастрюле три часа.

Да, я его боюсь. Вошел в роль женщины и боюсь увидеть гипнотический взгляд мужчины-хозяина. Боюсь, что вгонит, свой член в мою задницу. Я ведь уже чувствую его там...

Надо убить его по-женски.

Убить по-женски? Ха-ха-ха. Пилить по мелочам в течение двадцати пяти лет? Наставить рогов, чтобы шея сломалась?"

Выпив полный фужер вина, Смирнов улегся в кровать. Бутылку и фужер предусмотрительно поставил рядом с ночником.

"Чтобы заснуть после всего случившегося, придется допить все, – думал он, устраиваясь удобнее. – Однако, пьянство пьянством, но как и где убить моего хахаля? К себе завлечь? Глупо. В его "Кадиллаке"? Опасно. В гостинице? Тоже опасно.

Надо снять однокомнатную квартиру. В тихом месте, чтобы труп можно было увезти. На Пономарку.

Да, на Пономарку. Вывезти и похоронить рядом с Пашей. Потом усесться на упавшее дерево и смотреть. Смотреть на дело своих рук. Нет, в этом что-то есть... Две могилы – это уже коллекция. Можно будет приходить туда, как на кладбище, и вспоминать:

"...Это Паша Центнер. Первенец. Октябрь две тысячи первого. Сам пришел, сам закопался".

"...А это Борис Михайлович... Любопытная была охота! Как он бежал на меня, бежал, расстегивая ширинку. А я его на перо насадил".

А потом, когда могил будет много:

"...А это г-н N, последний трофей. Я убил его без излишеств... Простенько и со вкусом... Опыт – есть опыт. Что-то он из человека выхолащивает".

Черт! Может быть, я еще не убийца, но психология убийцы разворачивается во мне стремительно. Значит, я был им втуне. Значит, убийца сидел во мне. И они просто вытащили его на свет божий.

В восьмом классе я плакал над тельцем убитой мною голубки. Убитой из рогатки.

На втором курсе сломал кирпичом руку однокурснику Коле Матвееву. Чтобы он смог слинять из колхоза.

Потом убивал сурков. Душил петлями. Красных сурков из красной книги...

А теперь начну убивать людей. И привыкну их убивать, так же, как привык убивать сурков. Привыкнуть легко. Потому что хочется есть и смотреть на голубое небо.

22. У кораллового рифа, наискосок от пирса

Утром, – Евгений Александрович только поднялся и, еще не умывшись, возился на кухне, – в дверь позвонили.

Евгений Александрович на цыпочках прошел в прихожую, посмотрел в глазок. Увидел усатого длинноволосого, с иголочки одетого человека. В руках у него был кейс.

– Это я, Шура, – сказал человек, с трудом отклеивая усы. – Ваша мама пришла, молочка принесла.

Евгений Александрович открыл дверь. Лицо Стылого было красноватым от загара.

– Я только что из Хургады, – сказал он, снимая и протягивая хозяину парик.

– Что-нибудь случилось? – заволновался Смирнов, механически приняв головной убор шпионов и плешивых.

Шура не ответил. Пройдя в прихожую, посмотрелся в зеркало, прошел в комнату, уселся на диван и принялся разглядывать комнату, видимо, с целью определить, что в ней изменилось за его отсутствие.

– Так что случилось? Зачем ты летал в Хургаду? – повысил голос Евгений Александрович.

– Могло случиться, – бросил Стылый, с интересом разглядывая мобильный телефон, лежавший на столике. – Вчера днем я совершенно случайно узнал, что по Юлии работает еще одна наша группа. И что вечером твою невесту должны напоить до поросячьего визга и утопить в море. Там каждый день пьяные русские среди кораллов тонут, да так настойчиво, что в газетах об этом уже не сообщают.

– И ты мне не позвонил!?

– Времени не было. Хорошо еще, что туда самолеты каждые два-три часа летают.

– И что? Говори! Что с ней?

– Сейчас, я думаю, она спит без задних ног. Одна, не думай. Одна-одинешенька, как и полагается преданной невесте. Вчера познакомилась в баре с французами из марсельского кабаре и сидела с ними до утра, беседовала об особенностях развития капитализма в недрах Московской области.

– Так ты ее, значит, спас?

– Конечно. Теперь ты мой должник. Ты представляешь, как я рисковал? Налил бы вина. В самолете не пил, боялся, что пасут.

Смирнов налил. Принес бутербродов.

– Теперь мы в расчете, – расправившись с едой, погладил себя по животу Шура. – Четыре бутерброда с осетриной и полтора стакана отличного вина за жизнь любимой женщины это щедро, спасибо.

– Надо было тебе с ней остаться. Я бы рассчитался десятью бутербродами. Кстати, как у тебя дела с дефекацией? Помогло мумиё?

– Все нормально, забудь об этом, – махнул рукой Стылый. – Я хотел остаться. Но эти французы... Я думаю, они до нее и танковый корпус Роммеля не допустили бы.

– А ты никого за собой не привел?

– Обижаешь, начальник. Мы это в первом классе проходили.

– Расскажи все, как было.