Крайняя маза

Евгений Александрович смотрел на него, как на приведение. "Позавчера насиловал Юльку, только что стоял на карачках с паяльником в заднице, потом в ванной смазывал ее тетрациклином, - думал он, - а сейчас сидит и соображает, с чего начать со мной разговор - с футбола, последней книги Александры Марининой или соленого анекдота".

Шурик прочитал его мысли.

- Знаешь, я вчера слышал, как одна женщина советовала другой: Не бери в голову, бери в рот. И ты не бери ничего в голову. Сейчас время такое нельзя в голову ничего брать.

И засмеялся:

- Ничего, кроме черной икры и шампанского и тому подобного. Но на них надо заработать...

От смеха у него заболело в известном месте, и он испуганно наморщился.

- Хватит паясничать. Говори, что предлагаешь, - бросил Смирнов, думая о том, что бутылочка хорошего винца была бы сейчас в самый раз. С вином в крови все кажется удобоваримым.

- Я бы хотел несколько... несколько переиначить дело... - начал Шурик, покачиваясь( так болело меньше) и пытливо поглядывая на Смирнова. - То есть, выражаясь прокурорским языком переквалифицировать его из убийства из мести в Божью кару с последующей конфискацией части имущества.

- Ты что имеешь в виду? - насторожился Смирнов.

- Дело в том, что наш подопечный весьма состоятельный человек. И деньги предпочитает хранить в долларах. Я предлагаю гм... лишить его жизни не за что-нибудь, а за бесчисленные преступления, лишить, а потом ограбить.

Сказав, Шура сморщился, встал и заходил по комнате, осторожно переставляя ноги. Более в тот вечер он не садился.

- Не ограбить, а вернуть его нечестным путем приобретенные средства в чистые руки, то есть экспроприировать их... - поправил Смирнов.

- Как хотите, милейший. Экспроприировать, так экспроприировать. По мне хоть в лоб, хоть по лбу. Но и убить тоже придется. У Паши блюдечек с золотыми каемочками отродясь не водилось.

- План есть? - спросил Евгений Александрович, внимательно рассматривая собеседника. "В начале недели играл жестокого бандита-насильника, несколько минут назад - изображал "шестерку", а теперь косит под уважающего себя человека, то есть Остапа Бендера нашего времени, - думал он. - Кто же этот хрен на самом деле?"

Шура некоторое время переминался с ноги на ногу, поглаживая то одну ягодицу, то другую.

- Нет. Вернее есть, но так себе, без выдумки и весьма прямолинейный. Типа подорвать дверь, ворваться в противогазах и вовремя смыться. Вам же, без пяти минут доктору наук, я думаю, не составит особого труда придумать нечто такое, что и профессору Мориарти Конан Дойля было бы не по мозгам.

- Ну-ну...

- Естественно, мой друг, я сообщу вам все, что я знаю об этом типе.

- Валяй, сообщай, - Смирнову стало скучно. "Милейший", потом "мой друг" после паяльника - это было безвкусно.

- Ну, я буду все подряд говорить, а ты уж сам потом систематизируешь, перешел на "ты" Шура. - Так, значит, Паша Центнер. Пятьдесят четыре года, сто девяносто пять сантиметров, сто двадцать килограммов, нервный, умный, но весьма и весьма суеверный, знаменитый пивной животик, лысый в ноль и, невзирая на полноту, совсем не добродушный. Блатной музыкой обычно пренебрегает, имеет высшее техническое образование и диплом торгового техникума, которым гордится, потому что учился в нем на одном курсе с вором в законе и ныне весьма известным в политике человеком, не буду называть его имени, дабы не оскорблять твои верноподданнические чувства. И сам он человек, понятно, известный, охрана у него на второй машине ездит, бычки будь здоров. Но к бабе этой, Марии Ивановне, любовнице своей, он приезжает один, в парике и не на своем любимом синем джипе, а, стыдно сказать, на "копейке". Приезжает в пятницу - если не праздник - и всегда с Марьей Ивановной, и всегда к половине восьмого. Уезжает между девятью и десятью, когда выпивший, когда трезвый. Наехать на него можно только во время этих визитов. В другое время бесполезняк - такие ребята вокруг него, никакого ОМОНа не хватит. Что еще? Что психованный он, говорил?

Смирнов кивнул.

- А, вот еще что! - вспомнил бандит. - Он на погоду плохо реагирует. Как антициклон идет, так он совсем борзеет, на людей бросается. Однажды ночью, в каком-то крутом ресторане, ему не понравились круглые уши официанта, так он их вилкой истыкал. Заставил охранников оттянуть их в сторону, облил сметаной и, дико хихикая, тыкал, как в пельмени. А потом приказал принести ножницы и по краям обрезал. А супругу, ухохочешься, нет, не супругу, а ее бедную задницу, так в унитаз загнал, что службу спасения с кувалдами вызывать пришлось. Через полтора часа, когда он отошел и делами занялся. А так ничего, компанейский мужик, на храмы, мечети и даже синагоги жертвует, спичечные этикетки коллекционирует, амулеты разные... Вот, пожалуй, и все.

- Достаточно, - задумчиво проговорил Смирнов. - Кажется, из всего этого можно кое-что выжать...

- Двери у нее железные, двойные. И не подорвешь их, я уже говорил. Лестничную площадку разнесет, а их, может быть, только поцарапает.

- Знаю...