Крайняя мера

— По моей реакции вы поняли, что мне ничего не известно о замыслах Сесила. Не могу вообразить, зачем ему это понадобилось, ведь в настоящее время я не представляю для него никакой угрозы.

Грэшем пришел к выводу, что хотя Бэкон, несомненно, является человеком жестоким, честолюбивым и способным на обман, он не продажен и совершенно безопасен. И тут Генри принял еще одно решение.

— Сэр Фрэнсис, я не знаю, что творится в вашей постели или в постелях тех, с кем вы их делите, и меня это совершенно не касается при условии, что моя постель остается в стороне. Скажите, если я пойду по следу, на который навел меня Сесил, обнаружу ли я нечто такое, что потрясет устои церкви и государства, а вы окажетесь в суде в качестве преступника, а не адвоката?

Оба мужчины несколько мгновений смотрели друг другу в глаза. Бэкон заговорил первым:

— Вы обнаружите только грядущий брак по холодному расчету, способному заморозить воды Темзы, и человека, которому всегда было трудно общаться с женщинами. Генри Грэшем, вы и не представляете, как одинок этот человек, вынужденный окружить себя юными слугами, которые его дурачат, обирают и предаются разгулу, но при этом наполняют его жилище смехом и дают почувствовать радость жизни. И если кто-либо из юношей иногда составит компанию этому несчастному, без всякого принуждения с его стороны, и принесет ему утешение, не без пользы для себя, то что в этом дурного? Говоря о пользе, я имею в виду не деньги, а нежность и теплоту. Хотя вам трудно понять, что я имею в виду, ведь ваша жизнь согрета любовью молодой здоровой красавицы.

— Вовсе нет, сэр Фрэнсис, — тихо ответил Грэшем, глядя в глаза Бэкону, — я все понимаю, так как однажды сам оказался в подобной ситуации.

Бэкон удивленно поднял брови, но Генри отвел взгляд и поднялся с кресла.

— Больше вы не услышите об этом ни слова. Что до ваших любовных наклонностей, я скажу Сесилу, что ребенком вас забыли в поле, где вы и пострадали от слишком острого серпа неизвестного жнеца. — Грэшем придал своему лицу самое серьезное выражение, Бэкон проделал то же, хотя его темно-карие глаза озорно заблестели при упоминании о жнеце. — Однако, сэр Фрэнсис, получу ли я еще шесть экземпляров вашей книги, если не упомяну Сесилу пресловутую овцу, имеющую непосредственное отношение к его пристрастиям?

Грэшем покинул комнату под громкий хохот Бэкона, и ему пришло в голову, что этот человек истосковался по хорошему, здоровому смеху.

Когда Генри вернулся к торжественной трапезе, то обнаружил там Джейн в окружении восторженных поклонников. Глаза девушки затмили блеск драгоценных камней, украшающих ее одежду, грудь высоко вздымалась, а щеки горели ярким румянцем. Небрежным жестом она отбросила с лица непослушный локон, и Грэшем восхитился ее удивительной, почти бессознательной чувственностью. Красивые женщины часто бывают избалованными, им льстит восторг окружающих, и они используют красоту, чувствуя превосходство, которое она им дает. «Но ты, моя Джейн, просто принимаешь дарованную тебе красоту и не кичишься ею. Ты уверена в себе, но другие от этого не страдают». В этот момент девушка взглянула на Грэшема, ожидая его похвалы. Он улыбнулся в ответ, до глубины души тронутый тем, что это волшебное создание так дорожит его мнением, хотя сам Генри давно превратился в раба Джейн.

— Опять напились, миледи? — поддразнил Генри девушку, и та громко рассмеялась в ответ на его нелепую шутку, опьяненная всеобщим возбуждением и напрочь позабыв о холодной чопорности, которую она изображала на придворных праздниках.

Никто не обращал внимания на короля, который, по своему обыкновению, упрашивал дам сесть к нему поближе, чтобы тут же огорошить их грубой выходкой и грязными намеками. Испанского посла нигде не было видно.

Над внутренним двором и искусственным озером появились клубы влажного дыма, свидетельствующие о скором начале представления театра масок. Грэшем отметил, что не все музыканты напились в стельку, а звуки, издаваемые их инструментами, не нарушают гармонии прекрасного вечера. Дым над озером должен был создать обстановку таинственности, Огромные ворота на дальнем конце озера бесшумно распахнулись, и из них выехала позолоченная ладья, на носу которой красовалась облаченная в воздушные одежды фигура, символизирующая Веру. По мере продвижения ладьи из озера поднимались огромные башни. Иниго Джонс превзошел самого себя. К музыкантам присоединился хор, сопровождающий продвижение ладьи. Все выглядело на удивление весело и празднично. Озеро зажглось множеством огней, и Грэшем восхитился изобретательностью друга и дивной музыкой, автора которой он не знал.