Крайние меры

– Пойдемте ко мне домой, я живу один и совсем недалеко. Помянем Валеру Егорова. Мне сейчас одному оставаться нельзя, а никого из знакомых видеть не хочу. Водка у меня имеется, закуски полон холодильник. Там и побеседуем. А здесь и сейчас, извините, не в состоянии, слишком вы меня огорошили. Или присылайте повестку на завтра… Только поймите, я не наглею, это не каприз, в самом деле того и гляди сломаюсь от всего этого ужаса. Я же не ребенок, догадываюсь, что, по вашему мнению, смерть Лени Рашевского связана с его интересом к делам моего «Зодчего». И Валера… Кто следующий под прицелом? Хорошо, – Белоед все же выдавил слабую кривую улыбку, – если я сам, а если кто-то из моей команды, хотя бы Саня Забугин… А главное, что меня мучает: не возьму в толк, с чем все это связано и что делать дальше, от кого защищаться. Может, вы мне что проясните… Думаю, что у меня к вам вопросов не меньше будет, чем у вас ко мне.

Был у полковника Гурова железный принцип: никогда не есть, а тем более не выпивать с теми, кого он в ближайшее время собирался отправить на нары. Но на этот раз внутренний голос, к которому Лев привык прислушиваться, говорил ему, что Степан Владимирович Белоед его «клиентом» не станет, не тот он человек. Председатель правления "Русского зодчего", конечно, не ангел – не случается на его месте ангелов. Но к двум смертям, о которых шла речь, Белоед не причастен.

"Если я ошибаюсь, то я полностью утратил элементарное психологическое чутье, и пора уходить в музыкальные критики", – подумал Гуров, а вслух сказал:

– Не стоит откладывать нашу беседу на завтра уже хотя бы потому, что, возможно, вам самому или еще кому-то из вашего ближайшего окружения в самом деле грозит опасность. Да и вызывать вас повесткой мне не хочется: не вижу я в том необходимости. Я ведь не допрашивать вас собираюсь, Степан Владимирович! Мне нужно, чтобы вы посмотрели кое-какие материалы Рашевского – они у меня с собой! – которые имеют отношение к строительству вообще и к вашему ООО в частности. Чтобы вы вместе со мной поразмышляли над этими материалами, помогли мне понять, что к чему. Вы только представьте, сколько времени я потрачу, если сам попытаюсь разобраться в совершенно незнакомой мне области! А время дорого. Я всегда считал, что не стоит карабкаться на сотый этаж, если можно сесть в лифт… Вы для меня таким лифтом и станете. Так что я согласен с вашим предложением. Ведите меня к себе, помянем Леонида Рашевского и вашего главбуха и вместе подумаем: кому и зачем понадобилась их смерть? Потому что – вы уж поверьте опытному сыскарю! – должна отыскаться какая-то связь между двумя этими убийствами.

Гуров не стал говорить Белоеду о еще одной причине своего решения. Лев просто чисто по-человечески жалел сейчас его, не хотел оставлять в одиночестве.

– Еще раз, – закончил Гуров, – я не пытаюсь с вами в нечестные игры играть, мои карты не крапленые. Я не собираюсь ловить вас на противоречиях, ущучивать и прочее. Вы, как мне кажется, умный человек и понимаете, что мое ведомство пустяками, вроде уклонения от уплаты части налогов, не занимается.

– Это для вас пустяки, – горько сказал Степан Владимирович, вставая из-за стола. – А некоторые деятели, что в налоговой инспекции, что повыше, никак не поймут – они режут курицу, которая могла бы нести золотые яйца! Если бы не то, что вы так деликатно назвали «уклонением», малый строительный бизнес вообще не мог бы существовать. Знаете, и невинность соблюсти, и капитал приобрести, в смысле – дело делать… Но ведь так не бывает! Впрочем, о чем это я? Наболело, простите… Устал чувствовать себя затравленным волком. Но к нашим делам это отношения не имеет.

"Послушал бы твои рассуждения Витя Покровский, – подумал Гуров, выходя вслед за Белоедом на улицу. – Хотя, по большому счету, я согласен скорее с тобой, чем с Витей! Ведь если откровенно, если самому себе не врать, то… В России начала третьего тысячелетия создалась уникальная ситуация: реально можно стало выбирать между двумя жизненными путями – "делового человека", то есть ловчилы, если не откровенного жулика, либо нищего. Хороша альтернативка! Только виноваты в такой ситуации вовсе не Белоед и ему подобные. Они хотят делать свое дело, вот и вынуждены ловчить. Забавно получается: сначала сами толкаем наиболее активных и толковых людей в объятия криминала, а потом хлопаем себя по бокам, как лесорубы на морозе – да что же у нас за фигня такая вышла?! А что "отношения не имеет", так это еще бабка надвое сказала. Хотел бы я знать, что сейчас имеет ко всей заварившейся каше отношение, а что нет".

Уже совсем стемнело. Яркий оранжевый свет натриевых фонарей, окруженных радужным ореолом мельчайших капелек тумана, заливал Малую Дмитровку, отражался в зеркалах луж и мокром асфальте тротуара. Под ногами хлюпало: становилось все теплее, весна вступала в свои права.

Шли молча, каждый был погружен в свои мысли. Интересно то, что мысли эти оказались схожими: "Насколько откровенным мне можно с ним быть?"