Крах

На первый взгляд, все просто. Широко известный в узких кругах профессиональный преступник зарублен топором в собственной квартире в районе Стурвретен, в Тумбе. Он вращался в кругах попавших во всевозможные полицейские реестры наркоманов, особых зацепок в деле не было, если не считать свидетелей – дружков-ширяльщиков. Двое из них уже сидели под следствием, но ничего толкового вытянуть из них не удалось, еще двух полиция не могла найти.

Она рассматривала фотографии с места преступления и с патологоанатомического стола. Удивительным казалось не то, что топор так глубоко застрял в черепе, что оставался там и при аутопсии.

Удивляло то, что он был совершенно новый.

В сознании Ди медленно сгустилась какая-то тень. Некий голос. Мужской голос, откашливающийся все громче. Наконец, она подняла глаза.

И встретилась взглядом с Эрьяном.

Теперь у него было другое выражение лица, нежели на совещании. Прежде чем Ди решила не забивать себе этим голову, она успела заметить, что он старается напустить на себя примирительную мину. У нее не было сил размышлять, к чему бы это. Поэтому Ди просто спросила:

– Почему он новый?

– Кто новый? – спросил Эрьян, выдавив из себя улыбку.

– Топор. Убийство было совершено в какой-то грязной дыре. Вряд ли там стоял новехонький топор, выделяющийся на фоне остальной обстановки. Так же как вряд ли у кого-то из твоих четверых подозреваемых хватило средств и фантазии купить новый топор лишь для того, чтобы прикончить своего приятеля.

Эрьян Бруун размял шею, огляделся и спросил:

– Ты уже начала разыскивать тех двух наркоманов, Дезире?

– Нет еще, – пробурчала Ди.

– Хорошо, – сказал Эрьян.

– Хорошо? – переспросила Ди.

Эрьян откашлялся. Теперь он казался значительно моложе своих предполагаемых тридцати лет.

– У нас есть прямые директивы относительно того, в каком направлении вести расследование, – сказал Эрьян.

– Объективные, как и по отношению к остальным расследованиям? – спросила Ди.

– Только если не официально, – ответил молодой комиссар, внимательно глядя на нее.

Ди пыталась расшифровать его взгляд. Теперь он казался ей неоднозначным и гораздо более интересным, чем раньше. Он чего-то хотел. И уже начал намекать, чего именно.

Но ей требовалось буквальное подтверждение.

– Я правильно понимаю, что ты призываешь меня мыслить самостоятельно? – спросила она, понизив голос.

Эрьян поморщился, от чего вдруг начал выглядеть значительно старше своих предполагаемых тридцати, и ответил полушепотом:

– Наши директивы связывают по рукам и ногам. Мне нужна… ну да, объективная перспектива.

– Ты ведь знаешь, что у меня чисто офисная должность, да?

– Но тебя же не цепями в офисе приковали?

Теперь Ди посмотрела на него серьезным взглядом. Эрьян всегда казался ей туповатой версией пресловутого боевого пса Конни Ландина. Скорее, комнатной собачкой.

Неужели сейчас она стала свидетелем неожиданного восстания комнатной собачки против своего хозяина?

Или они пытались вынудить ее совершить служебную ошибку, чтобы раз и навсегда избавиться от полицейского-инвалида?

Ей следует проявлять еще большую осторожность. Но ради возможности снова поработать настоящим оперативником она была готова на все.

– Будешь отчитываться напрямую мне, – тихо произнес Эрьян Бруун.

– А Конни Ландин? – спросила Ди.

Многозначительно поморщившись, Эрьян повторил:

– Напрямую мне.

Ди смотрела ему вслед. Ей показалось или в его походке появилась новая упругость?

* * *

Через несколько минут она уже сидела в социальном такси. Ди снова с головой погрузилась в изучение материалов дела.

Убитого звали Стефан Лундберг, и самым интересным эпизодом в его преступной карьере было членство в «Hells Angels». Тот факт, что членство это бывшее, особо привлекал внимание. Разумного объяснения следователи НОУ найти не смогли, но, поскольку после этого Лундберг прожил еще довольно долго, логично было предположить, что из клуба его исключили. Ди знала, что причины для исключения из мотоклуба «Hells Angels» могли быть разными, но все они так или иначе связаны с нарушением жестких внутренних правил. В худшем случае, тебя объявляли вне закона, out, а это означало смертный приговор. Более мягкий вид наказания, frozen, предполагал, что ты сдаешь куртку до тех пор, пока не решишь свои проблемы – с долгами или наркотиками – а если не решаешь, уже объявляешься вне закона. Вероятно, это и было разумным объяснением в случае со Стефаном Лундбергом. Даже для человека из подобных кругов он слишком увлекался наркотиками.