Крах

— Великолепно. Мы только что вернулись из Парижа.

— Хорошо провели время?

— Да. Анна почувствовала слабое недомогание, поэтому мы вернулись обратно раньше.

— Недомогание?

— Что-то вроде. Желудочные спазмы, сильная мигрень. Она пошла к своему старому доктору. Сразу после этого мы уехали.

— Как она сейчас?

— О, совершенно поправилась. Спасибо за беспокойство. Я достаточно ценю твою такую… чувствительность… по отношению к ней. Мама совсем не любит Анну. Она бы порадовалась, если бы я стал копией Салли, мне так кажется. Ты понимаешь, двадцать два, очень англичанка, et cetera, et cetera [7].

— Все это не слишком лестно для твоей сестры.

— О, па. Я люблю Салли. Ты же знаешь, что я имею в виду.

— Да, да. Я знаю.

— Ты занят, старик, но я просто хочу сказать тебе. Мне предложили работу в Воскресной. — Он упомянул одну из ведущих газет страны. — Заместитель политического редактора.

— Это производит впечатление. Мои поздравления.

— Я скорее хотел бы пригласить вас с мамой куда-нибудь пообедать. Отметить. Например, во вторник?

Я колебался.

— Да, возможно. Но я должен буду рано уйти, чтобы вернуться домой.

— Ну и чудесно. Итак, во вторник у «Луиджи». Салли я тоже приглашаю. И этого ее нового парня. Теперь ты видишь, братские чувства во мне сильны!

Он засмеялся и повесил трубку.

— Вас просит Алистер Стрэтон, сэр.

— Задержите его на минуту, можете, Джейн?

Мне необходимо было прийти в себя. Не только переварить неожиданный шок от разговора с Мартином, но и собственные мысли, мешавшие мне. Выяснилось, что Мартин сильнее, чем я мог предполагать.

— Соедините с Алистером.

Я вздохнул. День заманил меня в железную ловушку телефонных звонков и встреч, множества писем, принятых решений, отложенных обещаний. И под всем этим лежало растущее чувство тревоги и, совершенно неожиданно, сосущий страх, связанный с Мартином.

19

Наша компания смотрелась в ресторане чрезвычайно внушительно.

Вскоре присоединился Эдвард. В своем темно-голубом костюме он производил впечатление человека, твердо знающего, что его присутствие способно украсить любое общество.

Ингрид была в сером весьма утонченных оттенков, сдержанна, элегантна; я мог с уверенностью сказать, что одета она, как всегда, превосходно.

На общем благопристойном фоне выделялся «деревенский стиль» Салли. Все попытки матери превратить очаровательную английскую розу во что-нибудь более тщательно одетое, терпели поражение. Склонность дочери к кутюрье Лауре Эшли разбивала вдребезги материнские усилия поощрить неестественность. Я частенько бывал свидетелем подростковых битв, с удовольствием отмечая, что эта маленькая женщина, Салли, стойко держится своих пристрастий.

Ее друг был спортивного вида блондин. Костюм его вполне отвечал бы строгим требованиям пиджачно-брючной гармонии, если бы не серый с черным зигзаг узора, являвший собой откровенную насмешку над традицией.

Я медленно и внимательно изучал каждую персону, с единственной целью не обнаружить моего пристального внимания к Анне и Мартину. Наслаждался возможностью быть совсем рядом с Анной и не взглянуть на нее. Даже ощутить на своей щеке ее быстрый поцелуй и все-таки не увидеть.

Мартин взялся рассаживать присутствующих. Я оказался справа от Анны. «Сегодня вечером нет пар», — шутливо провозгласил Мартин. Салли села по правую руку от меня, рядом с Ингрид и Мартином, дальше приятель Салли и Эдвард. Боковым зрением я видел Анну, кажется, она была одета во что-то темно-голубое. От этого контраста ее волосы еще потемнели. Мне на ум пришла строчка одной старой песенки: «Смуглая девушка, вся в голубом».

Прежде чем сделать заказ, мы тщательно изучили цены. Наконец выбрали.

— Ну вот и все, — произнес Эдвард. — Что за наслаждение быть приглашенным на праздник. Прими мои поздравления с твоей новой службой.

Мы подняли бокалы за Мартина.

— Анна, ты ведь тоже занимаешься журналистикой?

— Да.

— И вы познакомились на работе?

— Да, так случилось.

— Это хорошо. — Эдвард смерил ее прохладным взглядом. В его глазах читалось: «Не слишком умничай, молодка».

— Вы довольны своей профессией?

— Вполне.

— Почему?

— Она кормит меня, — пояснила Анна.

— И что, неплохо?

— Это весьма напоминает инквизицию, дедушка.

— Виноват. Я был излишне груб?

— Ничего, — постарался сгладить неловкость Мартин. — Анна — превосходный журналист.

— Ты тоже близок к этому, — заметил Эдвард. — Как ты считаешь, это на всю жизнь, я имею в виду вашу работу?

— Да. Я люблю газетный мир. Это возбуждает — следить за событиями, видеть свой материал в печати.

— Уповать на то, что люди прочтут это, — ехидно вставила Салли.

— И они читают. Я знаю, что делаю. — Он не отрывал глаз от Анны.

Быстро повернувшись, я перехватил этот взгляд. В нем была страсть.

— Отец, Мартин всегда был убежден, что журналистика — для него.

— Конечно. Но, бывает, люди меняются со временем, не так ли? — Эдвард посмотрел на меня.

— Ты подразумеваешь политиков, — резко заговорил Мартин — Помилуй Бог, я не хочу быть таким. Это не мое, дед. Я оставляю политику вам с папой.

— Поживем — увидим. Все же это придет к тебе. Ты красноречив, интересен, да-да, и умен.