Такого рода конфликт «дурака» и «сумасшедшего» великолепно описывает Ю. М. Лотман в весьма своеобразной форме: «Человек строит свой образ животного как глупого человека. Животное образ человека — как бесчестного животного… В «нормальной» ситуации животные совсем не стремятся контактировать с человеком, хотя бы даже с целью его поедания: они устраняются от него, в то время как человек с самого начала как охотник и зверолов стремился к контактам с ними. Отношение животных к человеку можно назвать устранением, стремлением избегать контактов. Приписывая животным человеческую психологию, это можно было бы назвать брезгливостью. Скорее, это стремление инстинктивно избегать непредсказуемых ситуаций, нечто похожее на то, что испытывает человек, сталкиваясь с сумасшедшим» [48, с. 50–51].
Но ведь точно такой же конфликт возникает вообще при всяком столкновении культур разного уровня. Характерно, что для язычника христиане — это сумасшедшие язычники, которые поклоняются нелепому богу с ослиной головой, зачем–то полезшему на крест.
А для христиан язычники — это недоделанные христиане, и сама идея проповеди основана на том же, что и поступок генерала Анрепа: на убеждении, что достаточно рассказать язычнику о христианстве — и он моментально «исправится».
Можно сколько угодно осуждать колониализм, но этот спор «дурака» и «сумасшедшего» в нем воспроизводится постоянно, как нормальное положение вещей. Колонизаторы постоянно обнаруживают в традициях туземцев «глупость», подлежащую искоренению… для блага самих же туземцев, что характерно. Туземцы отказываются видеть собственную глупость, но как раз поведение колонизаторов для них бессмысленно до безумия.
«Сумасшедшие» колонизаторы пытаются изменить традиционное общество и помочь «дуракам» стать умнее. «Глупые» туземцы отказываются принимать участие в безумии «сумасшедших».
Так еще галльские друиды отвергали безумие — отказ от человеческих жертвоприношений. А центурионы Юлия Цезаря хотели рассказать «глупцам», как на самом деле надо жить.
ИМПЕРИЯ–ЦИВИЛИЗАТОР
В азиатские страны Российская империя несла железо — это факт. В лучшем случае наивно не замечать фактов откровенного завоевания, насилия над народами, вовсе не жаждавшими войти ни в какую империю. Рассуждение из серии «ну им же самим лучше от этого!» тоже как–то трудно принимать всерьез. Насилие есть насилие, и война есть война. Империи же строят насилиями и войнами.
Трудность в том, что Российская империя и впрямь несла прогресс и процветание, но отнюдь не шествуя с оливковой ветвью.
Стало ли спокойнее и благоустроеннее жизнь в Армении и Грузии после 1801 года?
Несомненно.
Потеряли ли Грузия и Армения свой суверенитет, войдя в Российскую империю?
В такой же степени — несомненно.
Если бы эти страны не стали частями империи, мусульмане истребили бы и увели в рабство всех христиан?
Да, скорее всего, так.
Если бы Армения и Грузия захотели выйти из империи, Российская империя все равно не отпустила бы их?
Конечно, не отпустила бы.
Вот и давайте гадать, кто и что именно выиграл в этом балансе утраты свободы, приобретения безопасности, насилия и процветания. Империя — это не хорошо и не плохо. Как и цивилизация. Как и европейский путь развития.
В истории почти невозможно однозначно разделить хороших и плохих, и да не буду я понят, как провозвестник прогрессивных европейцев как однозначно хороших. Все и всегда много сложнее.
Но факт — Российская империя последовательно выступала как Европа по отношению к азиатским странам и народам. А русские европейцы вполне сознательно пытались окультурить, цивилизовать, осчастливить, спасти от собственной дикости азиатские народы. Собственная правота настолько очевидна для них, что не нуждается в обоснованиях.
Пафос завоевания? Да, но не только.
Это пафос культуртрегерства, — пафос несения факела цивилизации в ненаселенные дикие страны.
Империя — это и пафос освоения. Пафос создателей дорог и пахотных земель, строителей городов в тайге и в пустынях, мореплавателей и ремесленников.
Такой высокий пафос характерен не для одних только строителей
Российской империи и вообще для строителей империй. Пафос освоителей,
цивилизаторов, носителей прогресса звучит в словах фермеров и строителей мостов, предпринимателей и лесорубов, которые могут сказать 'По–то подобное: «Я охотился на львов там, где сейчас стоят города, и бил слонов с паровозов первой железной дороги. На моих глазах лесные дебри превращались в пахотную землю, а местные жители становились заводскими рабочими» [49, с. 15].
Между нами говоря, освоители диких земель, цивилизаторы и культуртрегеры имеют полное право на некоторую гордость… Да–да, это очень несовременный образ мыслей, но разве человек, хоть немного улучшающий этот мир, не имеет права хоть немного погордиться своим делом? И чем плохо и несправедливо для нас, потомков этих людей, живущих в построенной ими стране, благодарно помнить о строителях?