Крах нацистской империи

«Недопустимо, — продолжал он, — чтобы такая конференция, призванная определить судьбу континента на многие годы вперед, могла спокойно вести обсуждение назревших проблем в то время, когда грохочут пушки или отмобилизованные армии оказывают давление на ее работу. Если, однако, эти проблемы рано или поздно должны быть решены, то было бы более разумно урегулировать их до того, как миллионы людей будут посланы на бессмысленную смерть и уничтожено на миллиарды национальных богатств. Продолжение нынешнего состояния дел на Западе немыслимо. Скоро каждый день будет требовать новых жертв… Национальное благосостояние Европы будет развеяно снарядами, а силы каждого народа истощены на полях сражений… Одно совершенно ясно. В ходе всемирной истории никогда не было двух победителей, но очень часто только проигравшие. Пусть народы, которые придерживаются того же мнения, и их лидеры дадут сегодня свой ответ. И пусть те, кто считает войну лучшим средством разрешения проблем, оставят без внимания мою протянутую руку».

Он думал о Черчилле.

«Если, однако, верх возьмут взгляды господ Черчилля и его последователей, то это мое заявление будет последним. Тогда мы будем сражаться… Но в истории Германии уже не будет нового Ноября 1918 года».

Мне показалось крайне сомнительным — я записал об этом в своем дневнике после возвращения из рейхстага, — чтобы англичане и французы хоть краем уха прислушались к этим туманным предложениям. Но немцы были настроены оптимистично. В тот вечер по пути на радиостанцию я прихватил утренний выпуск «Фёлькишер беобахтер». Бросались в глаза кричащие заголовки: «Воля Германии к миру», «Никаких военных целей против Англии и Франции мы не преследуем», «Никакого пересмотра требований, кроме колоний», «Сокращение вооружений», «Сотрудничество со всеми народами Европы», «Предложение о созыве конференции».

На Вильгельмштрассе, как стало теперь известно из секретных немецких документов, стремились уверовать в донесения, поступавшие из Парижа через испанского и итальянского послов, что у французов нет желания продолжать войну. Еще 8 сентября испанский посол сообщал немцам, что Бонне «ввиду огромной непопулярности войны во Франции попытается прийти к взаимопониманию, как только закончатся боевые действия в Польше. Наблюдаются признаки того, что в связи с этим он вступил в контакт с Муссолини».

2 октября Аттолико вручил Вайцзекеру текст последнего донесения от итальянского посла в Париже, в котором утверждалось, что большинство французского кабинета высказалось в пользу мирной конференции и теперь основной вопрос сводился к тому, «как Франции и Англии избежать позора». Однако премьер Даладье не принадлежал к большинству[23].

Это была ценная разведывательная информация. 7 октября Даладье ответил Гитлеру. Он заявил, что Франция не сложит оружия до тех пор, пока не будут получены гарантии «подлинного мира и общей безопасности». Но Гитлера больше интересовал ответ Чемберлена, чем французского премьера. 10 октября в своей краткой речи, произнесенной в Шпортпаласте по случаю развертывания кампании «зимней помощи», он вновь подчеркнул свое «стремление к миру». У Германии, добавил он, «нет никаких причин воевать против западных держав».

Ответ Чемберлена пришел 12 октября. Для немецкого народа, если не для Гитлера[24], он явился своего рода холодным душем, Обращаясь к членам палаты представителей, премьер-министр охарактеризовал предложения Гитлера как «туманные и неопределенные» и отметил, что «они не содержат никаких предложений по устранению зла, причиненного Чехословакии и Польше». Нельзя полагаться на обещания «нынешнего правительства Германии». Если Германия хочет мира, нужны «дела, а не только слова». Он призвал Гитлера представить «убедительные доказательства», что он желает мира.