Читаем Крах операции «Эдельвейс» полностью

Восемь тысяч снарядов выпустили немцы по Безымянной горе, шестьдесят раз бомбили ее. От оглушительного грохота закладывало уши. На склонах горы, где стояли вековые деревья, торчали обугленные, расщепленные стволы. Сама гора, словно от обрушившейся на нее лавины металла, осела в землю. Но гарнизон гвардейцев, который держал здесь оборону, остался. Он продолжал сражаться против превосходящих сил противника.

Бывали и у нас просчеты… На туапсинском направлении наши войска очистили долину реки Пшиш. Только в соседнем ущелье осталось в окружении до двух батальонов противника.

Истреблению этих батальонов мы как-то не придали особого значения. Использовав наше промедление, противник разведал наиболее слабое место в обороне, а затем с помощью подошедшей пехотной дивизии прорвал блокаду извне. В образовавшуюся брешь гитлеровцы бросили пять полков с горной артиллерией и минометами.

В ущелье Семашхо немецкое командование надеялось свести с нами счеты за поражение под Орджоникидзе и все предыдущие туапсинские неудачи.

Однако время уже работало, как говорят, на нас. Закавказский фронт приобрел опыт ведения боев, получил дополнительные резервы и научился оперативно маневрировать ими.

Противник полностью потерял инициативу. Его горные стрелки и «эдельвейсы», прорвавшиеся в ущелье Семашхо, оказались под угрозой полной изоляции.

С 20 ноября гитлеровцы начали в спешном порядке возводить на высотах укрепления, прокладывать ходы сообщения. Особую заботу они проявляли о флангах. Здесь закладывались минные поля, ставились проволочные заграждения, бетонные надолбы. Видно, город у моря — Туапсе все еще стоял перед глазами немецкого командования.

Вскоре последовало очередное наступление противника. Из районов Апшеронской, Нефтегорска, Хадыженской были выдвинуты крупные силы. Бои начались с массированных ударов вражеской бомбардировочной авиации по Туапсе, дорогам, ведущим к побережью. Днем и ночью в воздухе висели немецкие самолеты.

На приморский бульвар, белокаменные коттеджи, дома отдыха, тихие уютные улочки обрушилась лавина-фугасных и зажигательных бомб.

Две недели над Туапсе не прекращался вой моторов вражеских самолетов. Над разбитым портом, над грудами домов висела темная туча дыма.

Когда начались вражеские налеты на город, его жителям было приказано уйти в горы. Тысячи беженцев под покровом ночи потянулись в густые приморские леса, в глухие ущелья. Город опустел. Перед глазами, как жуткие миражи, вставали закопченные трубы домов, осиротевшие краны в порту.

В Туапсе оставались только моряки. Я видел однажды на рассвете картину, которая надолго осталась в моей памяти… Пустынные улицы с разрушенными домами, зарево пожаров, от которых море принимало кровавый оттенок, и среди этого мрачного безлюдья — морской патруль — четыре черноморца с винтовками… Они шли по городу твердой походкой хозяев, лица у них были словно высечены из серого гранита, в глазах спокойствие и уверенность в своей силе.

На подступах к Туапсе рядом с 18-й армией генерала А. А. Гречко и 4-м гвардейским кубанским казачьим кавалерийским корпусом генерала Н. Я. Кириченко смело сражались с гитлеровцами моряки гарнизона Туапсинского оборонительного района.

В середине декабря наши войска нанесли противнику мощный удар одновременно с востока, запада и юга. Стояла непогода: мокрый снег сменялся холодным дождем, на дорогах образовывался гололед, но советские пехотинцы шли вперед, выбивали врага из насиженных укреплений. За несколько дней гитлеровцы не досчитались свыше 5 тысяч солдат и офицеров.

В ночь на 17 декабря, бросая вооружение, технику, боеприпасы, немцы стали в беспорядке отходить. Это был предвестник окончательного краха их кавказской авантюры.

После обильных дождей в Причерноморье ударил мороз. Все вокруг покрылось толстой ледяной корой: и обрывистые тропы, и промокшие солдатские шинели. Преследуя противника, наши стрелки скользили по склонам хребтов, увязали в глубоком снегу, преодолевали пропасти. Легкие пушки приходилось тащить волоком, подставлять под них спины… Вырвавшиеся из тесных горных кавказских ущелий войска Черноморской группы устремились в долины.

Командующий группой армий «А» Клейст отдавал грозные распоряжения: сломить нашу оборону, но советские войска, которыми командовал генерал И. Е. Петров, отразили все атаки противника и, нанеся ответный удар, разгромили ударную группировку врага, рвавшуюся к Туапсе.

Ивана Ефимовича Петрова я уважал как опытного, хладнокровного, обладающего большими организаторскими способностями генерала. Верный сын Коммунистической партии, вступивший в ее ряды еще в 1918 году, Петров всю свою жизнь посвятил служению Советскому государству и народу в рядах Советской Армии. Участник гражданской войны, боев по ликвидации басмачества в Средней Азии, Иван Ефимович с первых дней Великой Отечественной войны командовал прославленной 25-й Чапаевской дивизией, участвовавшей в героической обороне Одессы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное