Крах СССР

Положение осложнялось тем, что советское общество находилось под сильным давлением манипуляции сознанием со стороны противника в холодной войне. За время после Первой мировой войны общественная наука США вела интенсивные исследования и разработки методов воздействия на массовое сознание. На основе этих разработок сложились новые технологии информационно-психологической войны. Советское общество и государство не были готовы к противодействию этим технологиям. Не готовы, кстати, и постсоветские общества и государства — не хватает научной базы, — Да и не только постсоветские, мы видим, как беззащитны перед этими боевыми средствами, например, арабские страны. Модернизация обществоведения — императив для всех незападных культур.

Какова же социокультурная «карта» постсоветского общества России в свете нашего вопроса? Ведь многие задачи, с которыми не справился СССР, стоят и перед нынешней Россией.

Грубо, эту «карту» надо представить в двух пространствах: в плоскости скрытых, не всегда осознаваемых чаяний и в плоскости расхожих суждений (идеологических, конъюнктурных, внушенных СМИ). Ортега-и-Гассет писал: «Секрет политики состоит всего-навсего в провозглашении того, что есть, где под тем, что есть, понимается реальность, существующая в подсознании людей, которая в каждую эпоху, в каждый момент составляет истинное и глубоко проникновенное чаяние какой-либо части общества… В эпохи кризисов расхожие суждения не выражают истинное общественное мнение».

Сведения о такой «карте», если она кем-то составляется, не публикуются. Но, исходя из совокупности отрывочных данных, можно сказать следующее.

Прежде всего, почти очевидны два важных факта: легкость свержения советской власти под социал-демократическими и либеральными лозунгами и в то же время невозможность осуществить социал-демократические и либеральные реформы.

Первый факт можно объяснить тем, что в ходе урбанизации иссяк ресурс общинного крестьянского коммунизма, служивший центральным блоком мировоззренческой матрицы, которая легитимировала советский строй. Подорвать остатки легитимности «сверху», взывая именно к стереотипам советской идеологии (равенство и справедливость), было нетрудно. Для этого с помощью «гласности» были возбуждены расхожие суждения.

СССР и его политическая система были ликвидированы, но затем оказалось, что реформа во всех своих, главных установках противоречит чаяниям большинства. Это большинство, не имея политических средств, чтобы остановить реформу, оказывает ей пассивное «молекулярное» сопротивление. Каков его вектор?

Корни этого сопротивления уходят в коммунизм, как это было и сто лет назад. Это резко осложняет всю картину.

И дело не только в социальных установках. Парадоксальным образом и рыцари реформы следуют культурным принципам, несовместимым с либерализмом и социал-демократией, независимо от того, какие самоназвания принимают и какие идеологические маски нацепляют. Они исполнены иррационального мессианского чувства, которое было присуще именно большевикам. Конечно, наличие в стране контингента таких людей, да еще гиперактивных, не улучшает шансы на преодоление кризиса, но сильно ухудшает положение социал-демократического направления.

Все это делает положение нынешней России гораздо более сложным и трудным, чем даже в СССР накануне краха. Упрощая, главную идею этой книги можно кратко выразить так: СССР рухнул, потому что православная этика большинства населения, прикрытая «тонкой пленкой европейских идей», исчерпала свой потенциал — требовалась подпитка новыми интеллектуальными и эстетическими инструментами, а эта подпитка была неадекватной по структуре и качеству и недостаточной по интенсивности.

Мощное (почти безумное) наступление на христианскую идею равенства (в карикатурном образе «уравниловки»), начатое в 70-е годы XX в. в интеллигенции и к концу 80-х годов охватившее «широкие народные массы», делегитимировало главные основания советского строя. Но в сравнении с СССР тех лет социальный порядок постсоветской России — это торжествующее безбожное мракобесие.

Размеры социального «дна», т. е. общности совершенно обездоленных, в середине 2000-х годов достигало 15–17 млн. человек, но благополучная половина населения вообще этого не замечала. А кого волновало и волнует безысходное бедствие деревни? Еще в 1989–1990 гг., когда начали выезжать на Запад, нас. поражало даже не столько зрелище бездомных и нищих, сколько абсолютное равнодушие благополучных. Но ведь мы сами через 5–7 лет провалились гораздо глубже.