Крах СССР

«Мы, интеллектуалы особого рода, начали духовно, развиваться во времена сталинских страхов, пережили разочарование в хрущевской оттепели, мучительно долго ждали окончания брежневского застоя, делали перестройку. И, наконец, при своей жизни, своими глазами можем увидеть, во что вылились на практике и наши идеи, и наши надежды…

Не надо обманывать себя. Мы не были и до сих пор не являемся экспертами в точном смысле этого слова. Мы были и до сих пор являемся идеологами антитоталитарной — и тем самым антикоммунистической — революции… Наше мышление по преимуществу идеологично, ибо оно рассматривало старую коммунистическую систему как врага, как то, что должно умереть, распасться, обратиться в руины, как Вавилонская башня. Хотя у каждого из нас были разные враги: марксизм, военно-промышленный комплекс, имперское наследство, сталинистское извращение ленинизма и т. д. И чем больше каждого из нас прежняя система давила и притесняла, тем сильнее было желание дождаться ее гибели и распада, тем сильнее было желание расшатать, опрокинуть ее устои… Отсюда и исходная, подсознательная разрушительность нашего мышления, наших трудов, которые перевернули советский мир… Мы не знали Запада, мы страдали романтическим либерализмом и страстным желанием уже при этой жизни дождаться разрушительных перемен…» [185].

Здесь четко выражено не вполне осознанное в обществе свойство: идейным мотором антисоветизма была страсть к разрушению. Утех, кто вошел в «антисоветский союз», и не могло быть позитивного проекта, желания строить, улучшать жизнь людей, ибо у каждого в этом союзе был «свой» враг в СССР. Чистый марксист вступал в союз с заклятым врагом марксизма ради сокрушения советского строя. Были даже такие, для кого главным врагом был военно-промышленный комплекс его собственной страны[51]! Понятно, что, когда движущей силой элиты становится страсть к разрушению, судьба миллионов «маленьких людей» не может приниматься во внимание. Эти интеллектуалы — наполеоны, а не «тварь дрожащая».

А. Ципко верно оценивает то, «во что вылились на практике их идеи»; «Борьба с советской системой, с советским наследством— по крайней мере в той форме, в какой она у нас велась, — привела к разрушению первичных условий жизни миллионов людей, к моральной и физической деградации значительной части нашего переходного общества» [185]. Физическая деградация части общества— это, надо понимать, гибель людей: аномально высокая смертность и столь же аномально низкая рождаемость.

Странное дело: А. Ципко вроде бы кается, буквально рвет на груди рубаху — и нисколько не отступает от своей позиции. При этом он приводит и признание другого видного «шестидесятника»— Ю. Афанасьева. А. Ципко пишет: «Во время одной из телепередач на упрек в несостоятельности российских демократов Юрий Афанасьев неожиданно ответил: «Вы правы, результат реформ катастрофичен и, наверное, не могло быть по-другому. Мы, на самом деле, были слепые поводыри слепых»» [186].

Ю. Афанасьев скромничает: они уже не были поводырями слепых, уже в 1990 г. большинство людей стали зрячими, как это видно из опросов ВЦИОМ. А слепые антисоветские фанатики их уже не вели, а гнали. Но навыков самоорганизации у прозревших граждан не было — вот следствие избыточного патернализма СССР.

Глава 11 Диссиденты — советская «закваска» антисоветского проекта

В 60-е годы XX в. зародилось, а в 70-е стало важным явлением общественной жизни СССР течение, которое получило туманное название «диссиденты». Это были полуформальные организации активных антисоветских деятелей. Стечением времени их организации все больше формализовались— налаживалась связь, финансирование, база для издания и распространения печатных материалов. Об организационной стороне их дела известно мало, но для нас здесь важно то влияние, которое диссиденты оказывали на общество, — независимо оттого, что творилось у них на кухне.

Над нами довлеет механистическое представление, что влиятельно лишь то, чего много. Это ошибочное представление — уже в Библии хорошо объяснена роль «закваски», дрожжей, ничтожного по величине, но активного и размножающегося элемента системы.

Реально действительность диссидентов постоянно присутствовала в сознании практически всей интеллигенции, в особенности партийно-государственной элиты. Тот факт, что их влияние непосредственно не достигало крестьян и в малой степени достигало рабочих, дела не меняет— идеи диссидентов до этих массивных групп населения доводили агрономы и учителя, врачи и инженеры.