Крах СССР

Триада-доминанта 1995 г.: «энтузиасты», «малообеспеченные», «работают» сообщает о снижении материального достатка медиков, продолжающих, тем не менее, активную профессиональную деятельность — феномен группового пафоса, суррогат социального престижа.

На протяжении 2002, 2004, 2006, 2007 гг. доминируют символы исключительно негативной окраски: «преступники» «дилетанты» «убийцы» Присутствуют символы «специалисты» (2003 г.), «советчики» (2004 г.), «профессионалы» (2005 г.), «повышение квалификации» и «нехватка врачей» (2008 г.). В 2008 г. значительное место в медийном дискурсе занял «кадровый голод» — свидетельство неэффективности структуры трудовых ресурсов здравоохранения, ухода из государственной медицины специалистов. Аффективный символ, доминирующий в 2004 и 2008 гг., — «равнодушные».

Тем самым, наряду со снижением количественных показателей освещения группы врачей в текстах «АиФ», происходила и негативизация их символических характеристик; «профессионалов» превращали в «дилетантов» и «мошенников» [76].

Краткий вывод из описаний в прессе учительства таков: «Сегодня мы имеем совершенно иные образ и суть учителя, нежели в 1984 г. Уважаемый, авторитетный, высококвалифицированный, молодой, полный сил советский учитель сменился стареющей, малообеспеченной, уставшей от жизни учительницей» [76].

Важным фактором дезинтеграции интеллигенции стало разрушение информационной системы этой общности. Интеллигенция нуждается в интенсивном обмене информацией, эта общность — едва ли не главный узел каналов социодинамики культуры. Поэтому в 1988 г. интеллигенция СССР назвала главным событием года «отмену лимитов на подписку» газет и журналов. Но в результате перестройки СССР утратил национальное информационное пространство, а интеллигенция утратила необходимое условие для своего существования.

Интеллигенцию лишили языка, гласность создала хаос, «демократию шума», доступ к аудитории остался у элиты и у массы, а специфические для интеллигенции каналы коммуникации были перекрыты, произошло резкое расширение «желтой» прессы, слово интеллигенции потеряло силу.

Военные

Коротко скажем еще об одной из системообразующих общностей — офицерстве. О важности этой общности для воспроизводства и сохранения страны говорить не приходится. Именно поэтому информационно-психологическая «обработка» этой общности в ходе перестройки, целью которой было разрушение СССР, очень красноречива.

Приведем вместо подробного описания обширную выдержку из работы О.А. Кармадонова: «Драматична дискурсивно-символическая трансформация социально-профессиональной группы «военные» Триада — «героизм», «крепкие духом», «защищают», частота упоминания (7%) и объем внимания (10%) — не повторялись после референтного 1984 г. В 1985 г. оба показателя падают до 2%, в 1987 г. — до 1%. Последующие всплески частоты упоминания в 1988 (6%), 1993 (6%), 1996 гг. (7%) были связаны, прежде всего, с военными конфликтами в «горячих точках» — от Афганистана до чеченских кампаний.

Характерны символические ряды данного периода. В 1990 г. позитивная оценочная тональность сообщений «АиФ» о военных уменьшается до 50% (88% в 1989 г.). Нет речи о героизме советского воина. Все сводится к символам «дедовщина», «недовольные», «конфликтуют» (конфликты с начальством, массовая департизация). Доминирующая символическая триада 1991 г. — «развал», «ненужные», «уходят». В 1992 г. «развал» дополняется символами «жадные» и «воруют». Общая негативная тональность символических рядов сохраняется до 1999 г. — второй чеченской кампании… После завершения той или иной «операции» внимание к группе военных стабильно ослабевало… Возникает впечатление, что армия России либо сражается, либо «зверствует» в казарме» [76].

Таким образом, военных задвинули в «социальную полутень», резко снизив уровень «общественного признания», выражаемого идеологизированными СМИ господствующего меньшинства. Во время перестройки серию тяжелых ударов нанесли по армии, обвинив «советскую военщину» в «преступном» подавлении массовых беспорядков и вспышек насилия на периферии СССР. Как сказано в одном обзоре, «военнослужащие объявлялись чуть ли не главными виновниками негативных событий, их социальных последствий. Так было в Нагорном Карабахе, Прибалтике, Тбилиси, Баку, Приднестровье, в Москве в августе 91-го, в октябре 93-го» [213]. Была проведена целая кампания по подрыву авторитета и самосознания армии и правоохранительных органов СССР.

В результате такой психологической обработки армия как важнейший политический институт стала аполитичной: «По данным опросов, на 1 августа 1993 г. только 3% российских офицеров считали себя приверженцами какой-либо из существующих партий».