Крах СССР

Удивительно точным оказалось предвидение М. Вебера, который внимательно следил за ходом революции 1905-1907 гг. Обсуждая перспективы реформы П.А. Столыпина, он указывал, что при капиталистической реформе села идеи архаического крестьянского коммунизма будут распространяться в сочетании с идеями современного социализма. Он писал в 1906 г.: «О разложении «народнической» романтики позаботится дальнейшее развитие капитализма. Без сомнения, ее место займет, по большей части, марксизм. Но для работы над огромной основополагающей аграрной проблемой его духовных средств совершенно недостаточно, и именно она может вновь свести между собой оба эти слоя интеллигенции».

Так и получилось, верх взяли большевики, преодолевшие узость марксистского взгляда на крестьянство, пришедшие к идее союза рабочих и крестьян и принявшие аграрную программу наследников народничества, эсеров (а затем, при переходе к НЭПу, и концепцию неонародника А.В. Чаянова).

В среде большевиков были развиты системные идеи (А.А Богданов стал творцом первой теории систем — тектологии). В целом в программе большевиков к 1917 г. присутствовало видение России как большой динамической системы в переходном состоянии и уделялось большое внимание структурному анализу общественных процессов. Это придало новому советскому государству необычно высокую динамичность и адаптивность. Наблюдался всплеск творчества новых форм общественного действия.

А. Деникин писал, что ни одно из антибольшевистских правительств «не сумело создать гибкий и сильный аппарат, могущий стремительно и быстро настигать, принуждать, действовать. Большевики бесконечно опережали нас в темпе своих действий, в энергии, подвижности и способности принуждать. Мы с нашими старыми приемами, старой психологией, старыми пороками военной и гражданской бюрократии, с петровской табелью о рангах не поспевали за ними» [126].

Видные либеральные деятели признали, что советский проект сложился в массовом сознании как «общее дело» народа. Ранее было приведено высказывание кадета Н.А. Гредескула. Наблюдая процессы в деревне с февраля по октябрь 1917 года, и М.М. Пришвин пришел к сходному выводу. Он записал в дневнике 7 ноября 1917 г.: «Основная ошибка демократии состоит в непонимании большевистского нашествия, которое они все еще считают делом Ленина и Троцкого и потому ищут с ними соглашения.

Они не понимают, что «вожди» ту ни при чем и нашествие это не социалистов, а первого авангарда армии за миром и хлебом, что это движение стихийное и дело нужно иметь не с идеями, а со стихией, что это движение началось уже с первых дней революции и победа большевиков была уже тогда предопределена» [149].

В чем же были главные смыслы советского проекта на тот момент — на исходе Гражданской войны и начале строительства нового жизнеустройства?

Прежде всего надо было вырваться из той исторической ловушки, в которую Россия попала, увязая в системе периферийного капитализма, — восстановить свою цивилизационную идентичность, осуществив модернизацию на собственных культурных основаниях.

М. Агурский пишет, как воспринимались антибуржуазные проекты в самой России: «По существу, капитализм оказывался аутентичным выражением именно западной цивилизации, а борьба с капитализмом стала отрицанием самого Запада. Еще больше эта потенция увеличилась в ленинизме с его учением об империализме. Борьба против агрессивного капитализма, желающего подчинить себе другие страны, превращалась невольно в национальную борьбу. Как только Россия осталась в результате революции одна наедине с враждебным капиталистическим миром, социальная борьба не могла не вырасти в борьбу национальную, ибо социальный конфликт был немедленно локализирован. Россия противостояла западной цивилизации» [3].

И.В. Сталин заявил в 1924 г.: «Мы должны строить наше хозяйство так, чтобы наша страна не превратилась в придаток мировой капиталистической системы, чтобы она не была включена в общую систему капиталистического развития как ее подсобное предприятие, чтобы наше хозяйство развивалось не как подсобное предприятие мировой капиталистической системы, а как самостоятельная экономическая единица, опирающаяся, главным образом, на внутренний рынок, опирающаяся на смычку нашей индустрии с крестьянским хозяйством нашей страны» [180, с. 235].

Смысл этой задачи был всем понятен, и выполнение ее было ответом на общий для всех исторический вызов. Смысл этот вызрел в крестьянской общине и был отрицанием политэкономии марксизма (поэтому А. Грамши назвал Октябрьскую революцию «Революцией против „Капитала“» — «Капитала» К. Маркса). Ответ в фундаментальной форме был дан еще до Октября, когда после Февральской революции власть на промышленных предприятиях, по сути, перешла в руки фабзавкомов и они стали переделывать социальный уклад заводов и фабрик по типу крестьянских общин. Уже прообраз советского предприятия имел черты центра жизнеустройства, основанного на связях доверия и взаимопомощи.