Крах тирана

Чудом выбравшись из Аймакинского пекла, Лютф-Али-хан остановился лишь у Волчьих ворот, куда отступил шамхал Хасбулат с немногими нукерами, оставшимися от его дружины. О том, что большая часть ее перешла на сторону горцев, шамхал умолчал, сославшись на тяжелую битву с местными ополченцами.

Пушки и обоз Лютф-Али-хана так и остались в Аймаки, став трофеями победителей.

Собрав жалкие остатки своего воинства, удрученный Лютф-Али-хан велел всех пересчитать. Когда ему сообщили число выживших, командующий не поверил услышанному: от его почти тридцатитысячного войска осталось чуть больше тысячи, и многие из них было ранены.

Потери горцев составили около ста человек. С почетом похоронив погибших, собрав оружие каджаров и отправив в горы пленных, горцы решали, что делать дальше. Им уже было известно, что Надир-шах двинулся на Хунзах с другой стороны, взял Кази-Кумух и вот-вот нападет на Андалал.

– Там будет труднее, – сказал Тидур.

– Кто может, пусть идет на помощь андалалцам, – поддержал его Абу-Бакар.

– Все пойдем! – отвечали ополченцы.

– Пора раздавить эту гадину!

– Всем уходить нельзя, – отвечал Ахмад-хан. – Каджары могут вернуться.

Было решено, что местное ополчение составит отряд из лучших воинов, а остальные будут охранять Аймакинское ущелье, если кто-нибудь вновь захочет через него пройти.

Хунзахцы, получив свою долю трофеев и прихватив десяток больших и малых пушек, решили сначала вернуться к себе. Там их ждал нуцал Мухаммад-хан, который должен был решить, как действовать дальше. Тем более что пленные сообщили о том, что Надир-шах собирался встретиться с Лютф-Али-ханом именно в Хунзахе.

Муса-Гаджи с небольшим отрядом андалалцев, участвовавших в Аймакинской битве, уже мчался в Андалал. Он знал, что весть о блестящей победе над каджарами долетит раньше него, и гнал коня не для того, чтобы явиться домой героем, а чтобы поскорее увидеть Фирузу. Он знал, что она жива и ждет его в Согратле, и чувствовал, что уже сам не может без нее жить.

Останавливался он лишь для того, чтобы не загнать трофейного арабского скакуна, не привычного к горным дорогам. На привалах горцы вспоминали выигранную битву, но им хотелось побольше узнать и о приключениях Мусы-Гаджи, о котором рассказывали удивительные вещи. Однако, как они ни старались, добиться от Мусы-Гаджи ничего не могли. Ему было что рассказать, но все его мысли были заняты той, ради которой они совершил все. Не давало ему покоя и то, что свирепый Надир-шах уже подбирался к Андалалу. Мусе-Гаджи казалось, что именно он должен защитить Фирузу, именно он обязан снести голову ненавистному Надир-шах у.

Глава 96

Надир-шах о случившемся в Аймаки еще ничего не знал. Зато лазутчики доносили, что отряды горцев продолжают стекаться в Андалал. Но шах не придавал этому значения. Число горцев все равно было не сравнимо с его огромным войском. Это больше беспокоило Шахмана, который убеждал падишаха, что чем скорее он нападет на Андалал, тем вернее будет победа.

– У великого падишаха войско имеет порядок и безропотно исполняет повеления владыки, – говорил Шахман. – А у горцев – каждый сам себе шах и никого не слушает. Поэтому одолеть их будет легко.

Сурхай же не советовал спешить, уверяя шаха, что андалалские старшины и сам хан Хунзахский вот-вот явятся на поклон, устрашенные грозным видом его непобедимого войска.

Шахман избегал встреч с Сурхай-ханом, но, выходя из шатра, они оказались рядом.

– Кое-кто и сам прибирал к рукам далекие земли, – напомнил Шахман, отведя глаза. – А лучше бы заботился о порядке в своем доме.

– Не тебе меня учить, что дозволено и что не дозволено. – Жалею, что не убил тебя, когда андалалцы изгнали тебя вместе с твоей наукой, – отвечал Сурхай.

Калушкин, наслушавшись разговоров придворных, истолковывал странную медлительность шаха так: «Видя Сурхая и уцмия власти своей покорными, Надир-шах час от часу в такую заносчивую гордость приходит, которую и описать трудно. Ожидает к себе на поклон хана Хунзахского да аварских старшин. И хочет со всего Дагестана потребовать в службу до двадцати тысяч, а остальных перевести на житье в Персию».

Однако, отбыв набирать наемников, уцмий Кайтага так и не возвратился. Служить шаху горцы не желали. А жители Унцукуля на письмо шаха о посылке к нему трехсот воинов, которым он обещал хорошо платить, прямо ответили: «Не только трехсот, но и одного человека не дадим».