«Ты упрекаешь меня в том, что я не явился к тебе на поклон. Я воздержался от этого потому, что ожидал твоего прибытия к себе, чтобы принять и проводить тебя по нашему дикому горскому обычаю. Я слышал, что между тобою и нашими пастухами произошла драка. Уверяю тебя, что наши добрые воины не участвовали в этом, и я не мог бы допустить этого, ибо драться с пастушьим сыном подобает лишь пастухам. Именно поэтому, увидев в руках наших пастухов огромное количество персидских баб, пленных, верблюдов, мулов, лошадей и драгоценностей, наши добрые воины обвиняют меня в том, что им ничего не досталось. Для чего ты пришел к нам в горы и оставил здесь столько богатства? Не мы же имели дело с твоим братом, его убили джарцы. Он был человек такой же бешеный, как ты, и потерял свою голову в горах. Я советую тебе: иди скорее назад в Иран и больше не приходи к нам, а то мы тебя пошлем в пекло, чтобы ты мог там найти своего брата. Правда, мы слышали о твоих великих делах и вначале опасались тебя. Но твоя слава миновала. Теперь тебе самому видно, что ты не такой страшный человек, чтобы нельзя было справиться с тобой».
Ярость Надир-шаха после столь оскорбительного послания стоила его свите нескольких голов.
Но и на этом злоключения шаха по пути из Аварии в Дербент не закончились. Кайтагский уцмий Ахмад-хан вышел навстречу Надир-шаху, сожалея о его неудаче и предлагая свою помощь. Надир обрадовался, что подозрения о том, что уцмий отложился от шаха, не оправдались, и поручил ему поскорее вывести один из своих отрядов к Дербенту. Ему же он повелел, чтобы кайтагцы приготовили его войску продовольствие на зиму. Уцмий заверил шаха, что со старанием исполнит его повеления. Однако, заранее предупрежденные Ахмад-ханом, кайтагцы уже поджидали каджаров в засаде. Они горели желанием покарать врага за все его бесчинства на их земле. Нападение было неожиданным и сокрушительным. Отряд был разгромлен наголову, а обоз захвачен. Жалким остаткам отряда чудом удалось бежать и достичь Дербента.
Когда Надир-шах добрался, наконец, до Дербента, оказалось, что в битвах с горцами он лишился большей части своего войска. Калушкин же, прельстив деньгами потерявших в походе свое имущество придворных, вызнал, что всего Надир-шах потерял в горах более сорока тысяч человек, а прочего и сосчитать было невозможно. К бумагам, отсылаемым начальству в Петербург, Калушкин приписал, что нигде не слыхано о потере стольких людей, богатств и оружия и что поход Надира был не что иное, как бездельная потеря войск.
Немного придя в себя, Надир-шах первым делом приказал палачам казнить придворных астрологов и прорицателей, предсказывавших ему великую победу. Их страх перед повелителем был так силен, что даже отрубленные головы сохраняли на лицах печать подобострастия.
Затем шах велел позвать Сен-Жермена, полагая, что его эликсир и в самом деле спас Надиру жизнь. Но оказалось, что француз исчез. Поверженные владыки Сен-Жермена не интересовали. Он перебрался в Европу, где было достаточно коронованных особ, желавших обрести бессмертие.
Не уследившие за французским чародеем чиновники тоже были казнены. Скоро в крепости выросла высокая башня, в которую между камней замуровывались головы всех, кого Надир-шах счел виновными в неудаче похода в Аварию.
Между этими расправами Надир-шах то впадал в мертвенное оцепенение, то в безумное неистовство и кричал:
– Персия скверная, достойна ли ты такого великого государя иметь? Един бог на небе, а мы единый государь на земле, ибо ни один монарх на свете о нас без внутреннего страха слышать не может. Если бы теперь саблю нашу на Россию обратили, то легко бы могли завоевать это государство; но оставляем его в покое по той причине, что нам от этого завоевания пользы не будет: во всей России больше казны расходится, чем сбирается, о чем я подлинно знаю; следовательно, надобно такое государство искать, где бы нам была прибыль.
Шах искал утешения у своих жен, но, не найдя успокоения, снова кричал, что счастье начинает от него отступать, а потому или сам он пропадет и все свое войско погубит, или добьется того, что весь Дагестан обратит в пепел.
Глава 121
В Андалале праздновали победу, возносили хвалу Аллаху и славили героев. Только теперь становилось известно, что происходило в каждом ауле, как самоотверженно дрались горцы, собравшиеся со всего Дагестана, сколько удивительных подвигов они совершили, отражая нашествие и ломая хребет полчищам Надир-шаха.
Предводители называли имена героев, а те говорили, что рядом с ними дрались еще большие герои. Да и кто теперь не был героем? Женщины и те заслужили славу доблестных воительниц. Даже Дервиш-Али теперь ходил победителем, обвешанный трофейным оружием, которое у него никто не решался отобрать. А его петух и вовсе сделался легендарным, и Дервиша-Али в который раз просили рассказать, как петух клевал пшено на глазах у ошеломленного Надира.