Крах Украинской державы

Вообще, наше дипломатическое представительство налаживалось. В Берлине куплен был для миссии прелестный дом, где Штейнгайль устроил несколько официальных приемов за время своего пребывания в Берлине.

Я останавливаюсь на всех этих мелочах, так как считаю, что после всего того развала, который у нас существовал, в одной части, и самой крупной, Российской империи заводились международные отношения уже на европейских основаниях.

Внешнюю политику, собственно говоря, вел я вместе с Дорошенко и Палтовым. Кстати, с Галицией, еще тогда входившей в состав Австрийской империи, у нас были самые дружественные, братские отношения. Постоянные приезды всяких политических деятелей Галиции содействовали укреплению этих отношений, хотя, конечно, большинство из этих деятелей были сторонниками Рады, так как им казалось, что Рада была более радикально украински настроена. Несомненно, что многие из них работали против меня.

Теперь, когда нашей Украины фактически нет, можно подвести итог, какое из правительств сделало больше для создания украинской государственности: Рада ли со своими многообещающими заявлениями или же мое правительство, которое считалось «щырыми» украинцами, враждебным украинству.

Пусть подсчитают беспристрастно: никогда ни до, ни, конечно, после Украина не подходила так близко под понятие государства, никогда с ней, несмотря на то, что она была наводнена чужеземными армиями, с ней так не считались, как во время Гетманства, а в деле народного образования и искусства, то, что, главным образом, воспитывает национальность, сделано, я утверждаю, во сто крат больше без всякого дикого насилия, нежели сделали Рада, а затем Директория. Одно создание двух университетов уже говорит за себя, но в ту пору дело народного образования было на втором плане, главное – это было налаживающееся во всех отраслях жизни народа понятие о государственности. Самые ярые враги украинства должны были это признать.

Мы были, как казалось, единственной здоровой частью бывшей России, и к нам друг и недруг проникался уважением. Антанта, если бы продолжался режим Гетманства, не могла бы нас не признать, слишком много было создано. Мы становились уже на собственные ноги и стали бы крепко, дотяни мы только до весны, когда бы у нас была бы готова армия.

Великороссия, пойми она нашу работу, не могла бы относиться к нам враждебно, тот курс политики, который я принял с первого дня управления страной, ясно доказывал, что, созидая Украину, я не борюсь, а помогаю Великороссии. Денежная и другая поддержка военным снаряжением, санитарным имуществом и т. д. всем, кто боролся за восстановление России, наш союз с Доном, готовящийся союз с Кубанью, переговоры с Грузией все это ясно доказывают.

Я глубоко убежден, что, моя политика была правильная и в отношении Великороссии, и в отношении Украины. Только идя тем путем, которым я шел, можно было создать Украину, и тем же путем можно было легче во сто крат восстановить Россию.

Я не скрываю, что я хочу лишь широко децентрализованную Россию, я хочу, чтобы жила Украина и украинская национальность, – я хочу, чтобы в этом теснейшем союзе отдельных областей и государств Украина занимала достойное место и чтобы все эти области и государства сливались бы в одном могучем организме, названном Великая Россия, как равные с равным.

Я не сомневаюсь, что, чтобы там ни было, так в конце концов и будет, по это могло быть теперь, или, по крайней мере, значительно скорее, нежели может быть достигнуто теперь, при создавшихся условиях. А к этому дело шло, у нас уже вполне ясно намечалась эта связь, где примыкали к Украине Дон, Кубань, Грузия. Я уже имел несколько заседаний по этому поводу с представителями этих стран, вырабатывалась определенная программа работы и предложено было всем представителям этих областей обратиться к своим правительствам за соответственными разрешениями действовать в этом отношении.

Предполагалось в Киеве для начала установить совет из представителей заинтересованных правительств для разрешения всех общих вопросов. Но последнее мое министерство и особенно почтеннейший господни Афанасьев, министр иностранных дел, не поняли этого, и потому из этого ничего не вышло.

С поляками в то время был у нас один вопрос, и притом неразрешимый, к удовлетворению обеих сторон. Это вопрос о Холмщине. Поляки настаивали на том, что этот край должен быть всецело их, украинцы, наоборот, что Холмщина должна принадлежать Украине. Если смотреть на это дело с точки зрения этнографической, то казалось бы, что северную часть следовало бы уступить Польше, но зато вся средняя и южная часть, население которой украинское, должны были принадлежать нам.

Поляки хотели, чтобы наша граница была на Буге. Я решительно высказался против этого. Австрия, из-за своей внутренней политики, принуждена была поддерживать поляков, в последнее время она стояла за поляков при разрешении этого вопроса. Граф Форгач на этом у меня настаивал, но я не шел навстречу его домоганиям.

* * *