Уадпсих, правая рука генерала Табуи, принял меня очень любезно. Тон был уже другой, в духе решимости что-нибудь предпринять, но тут оказалось, что поляки не так уж в руках французов, как я полагал. Дело в том, что я требовал от них, чтобы корпус их, находящийся между Минском и Гомелем, спустился первоначально в район Ворожбы, Конотопа, Бахмача, они же стремились на правый берег Днепра, что меня совершенно не устраивало, так как, во-первых, большевикам с востока все доступы оставались открытыми, во-вторых, появление польского корпуса на правобережной Украине произвело бы скверное впечатление на все партии и меня обвинили бы в поддержке польских помещиков. Частным образом, по мере возможности, я готов был назначить несколько отдельных небольших охран, но вводить туда целый корпус я считал в то неопределенное время опасным с политической точки зрения.
Кроме истории с польским корпусом, обстояло неладно и с чехословаками. Почему – не знаю, но обещанные представители не явились. На этом заседании, таким образом, ничего существенного с французами выработано не было. В это время, я должен сказать (это было между 15-м и 17-м января), новости приходили одна за другой хуже: Капкан отступал с востока по всей линии под натиском большевиков. Миргород был занят противником, в Киеве постреливали и велась отчаянная агитация в пользу большевиков, полки тогдашнего гарнизона драться не хотели. Крестьянские беспорядки начались повсеместно.
В Центральной Раде страшнейшие раздоры. Министерство Винниченко пало. Появилось министерство Голубовича. В это самое время была объявлена Самостийность Украины.