Джеффри, мы хотим домой. Мы не бойцы, старина, мы не похожи на тех, кто может сидеть в преддверии ада под ударами и толчками ветра. Мы — бедный маленький бизнесмен, которому плевать на эксплуатацию, революцию и права пролетариата, бедный маленький чертов бизнесмен, который хочет бороться только за выработку, продукцию и сырье, за то, что дает возможность оплачивать летний отпуск и одежду для Виолетты и добыть еще несколько гиней, чтобы их можно было добавить к вдовьей материнской пенсии. Это не наша война, Джеффри, не наша чертова борьба.
Харрисон встряхнулся, качнулся, застегнул молнию и повернулся так, что смог посмотреть за спину. Его движения были осторожными, рассчитанными на то, чтобы не вызвать тревоги. Джанкарло наблюдал за ним, бесстрастный и столь же эмоциональный, как свежевыбеленная стена. Они оба, лишенные чувства родства и взаимной симпатии, смотрели друг на друга. Он убьет тебя так же легко, как раздавил бы стрекозу, Джеффри, и это не вызовет у него никаких чувств, не потревожит его сна. Вот почему он не расположен к общению, потому что ублюдок не нуждается в нем.
— Что мы будем делать теперь? — спросил Харрисон слабым голосом.
Джанкарло засмеялся, открывая рот так, что Харрисон увидел пломбы на его зубах и почувствовал зловоние его дыхания. «Так, — подумал Харрисон, — евреи шли в телячьи вагоны на запасных путях без борьбы, демонстрируя покорность своим стражам. Понимаешь теперь, Джеффри, как они отказывались от сопротивления? У тебя нет мужества, парень. И ты знаешь это, и это мучительно».
Он открыл дверцу машины. Джанкарло обошел вокруг, и P38 занял привычное положение, упершись в его ребра.
Харрисон направил машину к дороге.
В свете фар, которые на фоне яркого утра казались бледными, белая «альфетта» спустилась по пологому гребню с шоссе за Виминале. Точно такая же машина с непрозрачными, как бы затуманенными стеклами толщиной в полдюйма и с укрепленным корпусом следовала сразу же за ней. Она походила на обеспокоенного терьера, который боится упустить добычу. Единственный среди членов итальянского правительства, министр внутренних дел отказался от синего, как полночь, «фиата-132» после похищения президента своей партии. Для него и его телохранителей был выделен пуленепробиваемый транспорт. Как-то министр прилюдно заявил, что ему отвратительна герметически закрытая капсула, в которой его перевозили из части города в другую в разгар душного лета. Но посте хора протестующих голосов и нападения на столь уязвимую машину Моро и уничтожения его эскорта, состоявшего из пяти человек, вкус и предпочтения Министра уже не имели особого значения.
Под завывание сирен и в сопровождении мотоциклистов «альфетта» прорывалась вперед. Шофер сгорбился, сконцентрировав все свое внимание на дороге, левая рука его лежала на руле, правая свободно покоилась на переключателе скоростей. Рядом с шофером старший охранник Министра баюкал на коленях свой короткоствольный автоматический пистолет, рядом находился запасной магазин, еще два лежали на полу между его ступней.
Для министра и его гостя, британского посла, беседа была трудной. Каждый держался за страховочный ремень со своей стороны салона. Посол ехал по приглашению Министра, его попросили присутствовать в последнюю минуту. Будет ли ему угодно послушать отчет о деле бизнесмена Харрисона во время переезда от офиса министра до резиденции премьера? Где-то позади среди римских улиц затерялся посольский «роллс-ройс», который должен был забрать посла из Палаццо Чиги.
Будучи общественными деятелями, оба были одеты в строгие костюмы. На итальянце был красный шелковый галстук поверх синей рубашки. Посол предпочитал широкие цветные полосы, соответствовавшие его кавалерийской форме времен войны. Оба задыхались от жары в закрытой машине, и министр не скрывал раздражения тем, что стал причиной неудобства своего гостя. Но посол отмахнулся от его извинений и слегка щелкнул языком, чтобы показать, что эту проблему обсуждать неуместно.
В отличие от многих своих коллег министр говорил по-английски бегло, лишь с небольшим средиземноморским акцентом. Он был образованным и просвещенным человеком, профессором права, автором многих книг. Дорогой он объяснял послу сложившуюся ситуацию.