Присяжные совещались недолго и вернулись в зал суда с вердиктом: «Не виновен в совершении предумышленного убийства, виновен в совершении непредумышленного убийства». Судья назначил Крамнэгелу семь лет каторжных работ, и Крамнэгела, выкрикивавшего во всю глотку не занесенные в протокол выражения, удалили из зала суда. Эди завопила на судью, но мысли его уже блуждали где-то далеко.
— И все же Англия — великая страна, — сказал Элбертс сэру Невиллу, улыбаясь самой несносной своей улыбкой.
Сэр Аарон был мрачен.
— Боюсь, это я во всем виноват. Я, кажется, перестарался.
— Вы здесь совершенно ни при чем, — возразил сэр Невилл.
— Во всем виновата демократия. Когда на одном борту корабля скапливается слишком много людей, они склонны перебраться на другой борт, чтобы чертова посудина сохраняла равновесие и держалась на плаву. Все лицемерно распинаются в уважении к личности, но на самом-то деле все пекутся только о корабле, и ни о чем ином.
— Но не будь под нами корабля, мы бы все очутились сейчас в воде и шли ко дну.
— Я знаю.
— Следовательно, вы ничего лучшего предложить не можете?
— Нет. Пока нет, — добавил он скромно, с грустной улыбкой. — Но не очень это все складно.
— Вы просите невозможного.
— Если не просить невозможного, то какой же тогда смысл жить?
9
Процесс имел сразу целый ряд последствий. Заливаясь горючими слезами, Эди дала пресс-конференцию. Все ее сдерживающие центры тотчас отказали, когда она, такая маленькая и тоненькая, стояла одна посреди конференц-зала лондонского отеля «Лексингтон». Майор Батт О'Фехи не сопровождал ее, поскольку она сама пожелала драться в одиночку.
Вопросы в основном задавали репортеры бульварных газетенок и воскресных приложений, специализирующихся на скандальных процессах.
— Что вы думаете о нашем английском правосудии?
— Спросите лучше, что я думаю о ваших английских законах, а правосудия здесь я что-то не заметила.
— Что ж, справедливо. Вы, значит, считаете, что вашего мужа просто следовало отпустить на все четыре стороны?
— Идиотский вопрос! Ты никак только-только попал в репортеры, сынок?
— Что вы намерены делать теперь?
— Что я намерена делать? Драться! Вот что! Смешно вам, а? Смешно, что женщина хочет драться? Позвольте вам заметить, что мы умеем это делать лучше, чем многие из вас, мужчин. И хотите знать почему? Потому что у нас больше выбор оружия, чем у вас, вот почему! Да, я намерена драться за своего мужа, и никаких гвоздей!
— Как именно вы собираетесь драться?
— Если вы хотите услышать, как именно, то вам придется услышать еще кое-что. Думаете, наш родной город потерпит такое? Думаете, такое потерпит Америка? Я сделаю все, что смогу, чтобы доставить вам кучу неприятностей. Я обращусь на радио, на телевидение, если надо — выйду на улицы, только чтоб рассказать людям, какие у вас тут на самом деле порядки. Все им расскажу о вашем гостеприимстве и о вашем христианском чувстве добрососедства — семь лет в вонючей яме!
— Вы, значит, христианка?
— Он еще спрашивает, нахал! Я — католичка.
— Намерены ли вы просить о свидании с мужем перед отъездом на родину?
— Естественно. И еду я домой только для того, чтобы потом вернуться и вырвать его отсюда! Я еду, значит, домой, чтоб подсобрать денег, создать фонд борьбы и выступить по телевидению, как я уже говорила. Я своего мужа не брошу!
— Сколько бы ни пришлось за него драться?
— Сколько бы ни пришлось за него драться!
— Хоть все семь лет?
— Хоть все семьдесят, хоть сколько угодно. Я люблю своего мужа, понятно вам? И прошу вас, ребята, об этом написать.
— А вас не смущает… вас никогда не смущала мысль о том, что вы живете с человеком, способным стрелять в других людей?
— Я не могла бы уважать человека, неспособного решить дело перестрелкой, если нужно. Я не могла бы уважать мужчину, неспособного обращаться с оружием. Я, видите ли, не первый раз замужем, так что смело могу утверждать, что знаю, о чем говорю.
— Сколько же раз вы были замужем?
— Я-то? Четыре раза. И всякий раз за полицейским, чем и горжусь.
— Четыре раза? Но вы же только что заявили, что вы — католичка. Разве ваша религия допускает такое количество браков?
Эди помолчала, затем с угрожающим видом помотала головой, не сводя с допрашивавших ее репортеров пронзительного взгляда.